Да. — Удивительно!? — Да что-жъ тутъ удивительнаго? — Да такъ, знаете, всетаки Иванъ, — ну яи думал, что какой нибудь Богословъ или Креститель, а то — 29 мая — очень странно! — А черезъ годъ столь основательно забывалъ опять, что, когда день проходилъ уже, то опять удивлялся. Словомъ, я, такъ сказать, никогда не быль именинникомъ, и такъ привыкъ къ этому, что никогда не готовился принимать гостей и никогда не ошибался. Однако жъ, несмотря на столь значительное сбереженіе и экономію, которую сама судьба мнѣ уготовала, я тѣмъ своихъ обстоятельствъ не поправилъ.
Итакъ, я родился, и, конечно, зажилъ. Первое впечатлѣніе, которое моя память удержала, было слѣдующее: я сижу у кого-то на рукахъ и смотрю в черную дымовую плетеную трубу четыреугольной формы, черезъ которую видно небо. Сколько было мнѣ лѣтъ и кто меня держалъ — не помню; держала, должно быть, мать, а лѣта… я еще не ходилъ. Помню, что я спрашиваль, было ли что нибудь подобное, или могло ли быть? Мать моя долго не могла сообразить — однакож потомъ вспомнила, что они жили на квартирѣ (во время постройки собственной хаты), гдѣ такая труба была дѣйствительно. Это, значить, первое мое впечатлѣніе, которое я помню. Второе, тоже довольно раннее, было слѣдующее: я вмѣстѣ съ матерью и нѣкоторыми родственниками ѣду откуда-то на саняхъ очень низкихъ (дровняхъ) и вижу съ поразительной ясностью стволы тонкихъ березъ, обледенѣлый снѣгъ, замерзшія лужицы, въ которыхъ ледъ отливаетъ перламутромъ, а отъ вечерняго солнца длинныя тѣни; путь лежалъ черезъ такъ называемую леваду. Это впечатлѣніе сопровождалось (помню очень хорошо) грустнымъ и тоскливымъ чувствомъ, хотя и пріятнымъ. Затѣмъ рядомъ возникаетъ въ памяти лѣтнее утро, теплое, свѣтлое, солнечное, росистое и пахучее, я иду съ блинами (помню хорошо, что куда-то кому-то нужно было снести завтракъ), иду по саду нашему, по дорожкѣ, и съ обвихъ стороны трава очень свѣжая и пахучая, выше меня ростомъ. Очень
