Изъ щелки я видѣла ослиный лобикъ у моего стола и слышала, какъ билось сердце Глухой Даши надъ моимъ столомъ… или то смѣшались въ моей памяти удары моего сердца въ шкафу?.. и видѣла, какъ прислушивается выпуклый блѣдно-голубой глазъ и стиснулись бѣлыя, всегда растрескавшіяся губы. Протянулась грязная, красная ручка и рванулась назадъ съ добычей. Потомъ еще одинъ разъ…
И выбѣжала Глухая Даша изъ комнаты смѣшно, козликомъ подскакивая, какъ я никогда не видѣла.
Развѣ подгорничныя скачутъ?
Но я торопилась за нею. Уже въ концѣ корридора нагнала. Руку положила на ея плечо и принялась говорить. Помню, голосъ прерывался, помню, онъ былъ не мой голосъ. Я его слушала и размышляла о словахъ, такихъ глупыхъ, невѣрныхъ, лживыхъ.
— Всякій грѣхъ сначала маленькій, а потомъ большой, Даша…
Она глухая. Я говорила слишкомъ тихо… Я стала кричать.
— Ты сначала возьмешь конфетку, а потомъ мой хлыстикъ (нѣтъ, Даша верхомъ не ѣздитъ), ну, тамъ мячикъ, (нѣтъ, Даша не играетъ), ну, все равно. Потомъ деньгу… Потомъ ты попадешь въ тюрьму!
Из щелки я видела ослиный лобик у моего стола и слышала, как билось сердце Глухой Даши над моим столом… или то смешались в моей памяти удары моего сердца в шкафу?.. и видела, как прислушивается выпуклый бледно-голубой глаз и стиснулись белые, всегда растрескавшиеся губы. Протянулась грязная, красная ручка и рванулась назад с добычей. Потом еще один раз…
И выбежала Глухая Даша из комнаты смешно, козликом подскакивая, как я никогда не видела.
Разве подгорничные скачут?
Но я торопилась за нею. Уже в конце коридора нагнала. Руку положила на её плечо и принялась говорить. Помню, голос прерывался, помню, он был не мой голос. Я его слушала и размышляла о словах, таких глупых, неверных, лживых.
— Всякий грех сначала маленький, а потом большой, Даша…
Она глухая. Я говорила слишком тихо… Я стала кричать.
— Ты сначала возьмешь конфетку, а потом мой хлыстик (нет, Даша верхом не ездит), ну, там мячик, (нет, Даша не играет), ну, всё равно. Потом деньгу… Потом ты попадешь в тюрьму!
