— Эта Даша совершенно лишена чувствъ благородности!
А братъ старшій:
— Эта Даша пахнетъ, какъ мои охотничьи сапоги, когда ихъ смажутъ ворванью! — и самъ добродушно разсмѣялся шуткѣ.
Мать же, улыбнувшись извинительно и заступчиво, объясняла:
— Это просто отъ рыбьяго жира.
— И пота, — сердито добавилъ младшій, суровый братъ.
— Потъ отъ слабости, правда, мама? — спросила я, радуясь тому, что отвѣтъ мамы мнѣ уже извѣстенъ.
Я любила спрашивать, когда знала — что̀ отвѣвѣтятъ. Я любила дразнить и притворяться. Я любила незаконно забраться въ «семейныя» комнаты и тамъ спрятаться отъ учебной, отъ гувернантки, пока не разыщутъ и не водворятъ на мѣсто. Я любила таскать сласти, дразнящія изобиліемъ въ «семейныхъ» комнатахъ, и исполняла это съ большой ловкостью, такъ что попалась лишь одинъ разъ.
Этотъ разъ случился уже три года тому назадъ, когда мнѣ было девять лѣтъ. Но я его помню хорошо — и, несмотря на то ясное памято-
— Эта Даша совершенно лишена чувств благородности!
А брат старший:
— Эта Даша пахнет, как мои охотничьи сапоги, когда их смажут ворванью! — и сам добродушно рассмеялся шутке.
Мать же, улыбнувшись извинительно и заступчиво, объясняла:
— Это просто от рыбьего жира.
— И пота, — сердито добавил младший, суровый брат.
— Пот от слабости, правда, мама? — спросила я, радуясь тому, что ответ мамы мне уже известен.
Я любила спрашивать, когда знала — что ответят. Я любила дразнить и притворяться. Я любила незаконно забраться в «семейные» комнаты и там спрятаться от учебной, от гувернантки, пока не разыщут и не водворят на место. Я любила таскать сласти, дразнящие изобилием в «семейных» комнатах, и исполняла это с большой ловкостью, так что попалась лишь один раз.
Этот раз случился уже три года тому назад, когда мне было девять лет. Но я его помню хорошо — и, несмотря на то ясное памято-
