Я еще цѣловала руки, теперь въ тонкія ладони и думала: «какъ это красивенько я сказала мамѣ.» Она улыбалась.
— Что тамъ было на охотѣ?
Я немножко омрачилась.
— Ахъ ничего особеннаго. Много поймали волковъ. Только это очень непріятно. Одному волку прободали вилами бокъ. Онъ дышалъ черезъ рану…
Но я прерываю себя: мама очень больна. У мамы еще разъ можетъ сдѣлаться такой же ударъ, который отнялъ уже ноги…
— Бѣдные звѣри! — задумчиво говоритъ она и ея лицо такое бѣлое, такое бѣлое.
— А хорошо въ лѣсу, Вѣрочка, утромъ, такъ рано! Щиплетъ утренникъ? Я такъ любила.
— Ахъ, мама, какіе боровики я нашла! Сейчасъ принесу.
Я бѣгу за боровиками. Они завязаны въ платкѣ. Мама развязываетъ платокъ неловкими пальцами, любуется, нюхаетъ ихъ свѣжій, коренной духъ, какъ букетъ.
— А я никогда не умѣла собирать грибы. У меня глаза близорукіе.
— Оттого они у тебя такіе синіе? Мама, я вижу себя въ твоемъ зрачкѣ. Въ обоихъ зрачкахъ, мама!
Я еще целовала руки, теперь в тонкие ладони и думала: «как это красивенько я сказала маме». Она улыбалась.
— Что там было на охоте?
Я немножко омрачилась.
— Ах ничего особенного. Много поймали волков. Только это очень неприятно. Одному волку прободали вилами бок. Он дышал через рану…
Но я прерываю себя: мама очень больна. У мамы еще раз может сделаться такой же удар, который отнял уже ноги…
— Бедные звери! — задумчиво говорит она и её лицо такое белое, такое белое.
— А хорошо в лесу, Верочка, утром, так рано! Щиплет утренник? Я так любила.
— Ах, мама, какие боровики я нашла! Сейчас принесу.
Я бегу за боровиками. Они завязаны в платке. Мама развязывает платок неловкими пальцами, любуется, нюхает их свежий, коренной дух, как букет.
— А я никогда не умела собирать грибы. У меня глаза близорукие.
— Оттого они у тебя такие синие? Мама, я вижу себя в твоем зрачке. В обоих зрачках, мама!
