Щелкали длинныя плети, шлепались безъ милости по собачьимъ гибкимъ спинамъ; собаки присѣдали подъ ударами; далеко неслись въ пустомъ прозрачномъ воздухѣ полей окрики всадниковъ. Собаки были связаны попарно, и стая многотѣлою, многоголовою змѣей, темною и лоснящеюся, извивалась, быстро подвигаясь вдоль сѣрой льдистой дороги между двумя рядами лошадей.
Владиміръ Николаевичъ гарцевалъ, раздражая поводьями сѣраго въ яблокахъ коня, рядомъ съ нами и дразнилъ барышенъ изъ нашей «аристократіи».
— Случается, что волки прорываютъ сѣть, и тогда держитесь!
Учительница съ косой до колѣнъ, за которую я поклонялась ея женской прелести, дочь нашего управляющаго, стриженая, съ африканскомъ ртомъ и сѣрыми пронзительными глазами, которой я боялась и которую любила тоскующею, таинственною любовью, поповна, рыженькая, злая и льстивая, про которую такъ непонятно разсказывалъ ея отецъ, вдовый старый нашъ веселый батюшка, что вотъ уже пять лѣтъ ѣздятъ къ ней «пилигримы», да никто не беретъ, и мужественная фельдшерица, всѣ эти молодыя дамы, и старыя почтарьша, и просвирня, слушали Владиміра Николаевича и пугались.
Щелкали длинные плети, шлепались без милости по собачьим гибким спинам; собаки приседали под ударами; далеко неслись в пустом прозрачном воздухе полей окрики всадников. Собаки были связаны попарно, и стая многотелою, многоголовою змеей, темною и лоснящеюся, извивалась, быстро подвигаясь вдоль серой льдистой дороги между двумя рядами лошадей.
Владимир Николаевич гарцевал, раздражая поводьями серого в яблоках коня рядом с нами, и дразнил барышен из нашей «аристократии».
— Случается, что волки прорывают сеть, и тогда держитесь!
Учительница с косой до колен, за которую я поклонялась её женской прелести, дочь нашего управляющего, стриженая, с африканском ртом и серыми пронзительными глазами, которой я боялась и которую любила тоскующею, таинственною любовью, поповна, рыженькая, злая и льстивая, про которую так непонятно рассказывал её отец, вдовый старый наш веселый батюшка, что вот уже пять лет ездят к ней «пилигримы», да никто не берет, и мужественная фельдшерица, все эти молодые дамы, и старые почтарьша, и просвирня, слушали Владимира Николаевича и пугались.
