Но каждый день я приходила за нимъ. Онъ бросался ко мнѣ со скрипучимъ привѣтствіемъ, и мы уходили на волю. Онъ сталъ упрямымъ и сильнымъ.
Ходили на конюшню. Но ту дорогу между лугомъ и высохшимъ прудомъ онъ не любилъ. У него были свои фантазіи! Къ чему не любить? Я не понимала. Толкаю упрямца впередъ, упершись восьмилѣтнею силою рукъ въ его высокую, плоскую, упорную спину на крѣпкихъ длинныхъ ногахъ. Толкаю. Шага три бѣжимъ впередъ, пятимъ шагъ назадъ.
Вспотѣю вся, надуюсь вся отъ усилій, сержусь, и смѣшно на упрямаго, сильнаго друга.
На конюшенномъ дворѣ, вдоль навѣса, по коричневой, лоснящейся, навозной землѣ, остро и задорно пахнущей, настланы доски, а рядомъ подъ навѣсомъ стокъ для жидкаго навоза, тамъ глубоко и топко подъ металлической радужной пленкой плѣсени.
Страшно.
Пробираемся, толкаясь и борясь, по узкимъ доскамъ. Жмемся къ забору. Вотъ доска покороче. Нагибаюсь. Тружусь. Перевернула ее. Журя стоялъ сердитый и молчалъ. Вдругъ, какъ загогочетъ дико всѣмъ горломъ. Черви! Черви! У, какіе чудные черви! Розовые. Нѣтъ, такіе жирные, что даже желтоватые, какъ семга, которая въ посту. Лежатъ на навозной землѣ, едва движутся. Журя съ жир-
Но каждый день я приходила за ним. Он бросался ко мне со скрипучим приветствием, и мы уходили на волю. Он стал упрямым и сильным.
Ходили на конюшню. Но ту дорогу между лугом и высохшим прудом он не любил. У него были свои фантазии! К чему не любить? Я не понимала. Толкаю упрямца вперед, упершись восьмилетнею силою рук в его высокую, плоскую, упорную спину на крепких длинных ногах. Толкаю. Шага три бежим вперед, пятим шаг назад.
Вспотею вся, надуюсь вся от усилий, сержусь, и смешно на упрямого, сильного друга.
На конюшенном дворе, вдоль навеса, по коричневой, лоснящейся, навозной земле, остро и задорно пахнущей, настланы доски, а рядом под навесом сток для жидкого навоза, там глубоко и топко под металлической радужной пленкой плесени.
Страшно.
Пробираемся, толкаясь и борясь, по узким доскам. Жмемся к забору. Вот доска покороче. Нагибаюсь. Тружусь. Перевернула ее. Журя стоял сердитый и молчал. Вдруг, как загогочет дико всем горлом. Черви! Черви! У, какие чудные черви! Розовые. Нет, такие жирные, что даже желтоватые, как семга, которая в посту. Лежат на навозной земле, едва движутся. Журя с жир-
