шенно затихшемъ мозгу одно и тоже: вывезетъ, не вывезетъ?.. вывезетъ, не вывезетъ?..
Колеса двинулись. Не видно ихъ. Плывутъ? или по дну? И Казакъ, пригнувши уши, черный уже, а не гнѣдой, то ныряя спиною, то выкидывая вверхъ крупъ, — плыветъ? или по дну?.. Гикаю, захлебываясь, на встрѣчу злой веснѣ, а по жидкой, бездонной грязи сверкаютъ слѣпя остро-ожигающіе лучи.
Стукнуло. Это колесомъ о твердое. Качнулся шарабанчикъ на другую сторону. Опрокинется? Но не опрокинулся. Вывезло.
Въ Широковѣ избушки черныя тонутъ въ весеннихъ хлябяхъ. Четвертая, пятая, шестая… Вотъ эта изба Алены. Казакъ осторожно втаскиваетъ шарабанчикъ на бурый, скользкій травяной холмикъ.
Перекинула возжи черезъ жердь изгороди, и уже я въ сѣняхъ. Грязный, промоклый узелъ остался въ шарабанѣ.
Послѣ ослѣпительной шири съ трудомъ въ полусвѣтѣ нащупываю скобку двери.
Нажала, толкнула.
Въ избѣ много бабъ. Разступились.
На полу, на соломѣ — тѣло. Ноги загнуты остро вверхъ голыми колѣнями. Голова закинута. Лицо сѣрое, какъ земля. Ротъ страшно разинутъ. Зіяетъ.
шенно затихшем мозгу одно и тоже: вывезет, не вывезет?.. вывезет, не вывезет?..
Колеса двинулись. Не видно их. Плывут? или по дну? И Казак, пригнувши уши, черный уже, а не гнедой, то ныряя спиною, то выкидывая вверх круп, — плывет? или по дну?.. Гикаю, захлебываясь, навстречу злой весне, а по жидкой, бездонной грязи сверкают слепя остро-ожигающие лучи.
Стукнуло. Это колесом о твердое. Качнулся шарабанчик на другую сторону. Опрокинется? Но не опрокинулся. Вывезло.
В Широкове избушки черные тонут в весенних хлябях. Четвертая, пятая, шестая… Вот эта изба Алены. Казак осторожно втаскивает шарабанчик на бурый, скользкий травяной холмик.
Перекинула вожжи через жердь изгороди, и уже я в сенях. Грязный, промоклый узел остался в шарабане.
После ослепительной шири с трудом в полусвете нащупываю скобку двери.
Нажала, толкнула.
В избе много баб. Расступились.
На полу, на соломе — тело. Ноги загнуты остро вверх голыми коленями. Голова закинута. Лицо серое, как земля. Рот страшно разинут. Зияет.
