Конечно, всѣ правы, а не я. Святыя дьяконицы, т. е. дьяконицы, выгнали за воровство, ложь, обманъ, духъ дьявольскій. Конечно, святыя.
Ну, и все равно. Пусть.
Развѣ бываютъ святые, когда нѣтъ Бога?
Смѣшно это. Святымъ вѣдь всякій можетъ сдѣлаться. Кто только захочетъ. Это вздоръ, что дьяконицы святыя, онѣ не настоящія.
А настоящимъ тоже можно сдѣлаться. Кто только захочетъ, тотъ и можетъ сдѣлаться. Это я знаю. Это такъ же просто, какъ что я вотъ теперь проклятая.
И проклятымъ всякій можетъ, кто только захочетъ, — это вѣрно и также просто, ясно, какъ и святымъ. И радость одинаковая.
Я-то во всякомъ случаѣ могу, потому что я иду всегда до конца, я-то ужъ докручусь, ужъ докружусь, ужъ допляшу!
Только вотъ что: если такъ непремѣнно можно и святымъ быть и проклятымъ, (да, навѣрно, и потому можно, что вѣдь были же и святые и проклятые: всѣ это учатъ и знаютъ) — то какъ же нѣтъ Бога?
Если горячее — значитъ огонь. Если ледъ — значитъ морозъ. Если святой — значитъ Богъ. Если проклятый — значитъ чортъ.
Конечно, все правы, а не я. Святые дьяконицы, т. е. дьяконицы, выгнали за воровство, ложь, обман, дух дьявольский. Конечно, святые.
Ну, и всё равно. Пусть.
Разве бывают святые, когда нет Бога?
Смешно это. Святым ведь всякий может сделаться. Кто только захочет. Это вздор, что дьяконицы святые, они не настоящие.
А настоящим тоже можно сделаться. Кто только захочет, тот и может сделаться. Это я знаю. Это так же просто, как что я вот теперь проклятая.
И проклятым всякий может, кто только захочет, — это верно и также просто, ясно, как и святым. И радость одинаковая.
Я-то во всяком случае могу, потому что я иду всегда до конца, я-то уж докручусь, уж докружусь, уж допляшу!
Только вот что: если так непременно можно и святым быть и проклятым, (да, наверно, и потому можно, что ведь были же и святые и проклятые: все это учат и знают) — то как же нет Бога?
Если горячее — значит огонь. Если лед — значит мороз. Если святой — значит Бог. Если проклятый — значит чёрт.
