Сидѣла три дня къ третьемъ этажѣ. Вязала. Съ пауками.
Домой послали письмо. Мнѣ-же принесли надписывать адресъ.
Конечно, то письмо не дошло, потому что адресъ на немъ оказался небывалый.
Черезъ два мѣсяца оно вернулось, но пока — случились поѣздъ и прудъ, и свиданіе съ Люціей подъ шалью.
Прудъ мы встрѣтили на прогулкѣ.
Однажды пошли не къ бѣднымъ, а въ плоскія поля. Былъ свѣжій весенній день. Шла въ парѣ съ бѣлобрысенькой, добродѣтельной Агнесъ Даніельсъ. Ее презирала и издѣвалась надъ нею съ Гертрудъ; но, за любовь и восторги ко мнѣ, клялась ей въ вѣчной дружбѣ.
Поля были плоскія и голыя, жидкіе лѣсочки, саженные рядами, каждый рядъ какъ облѣзлый проборъ на скучной головѣ Александры Ивановны.
Прошли проборомъ безъ радости, безъ грибовъ, и вышли въ новое гладкое поле, гдѣ по озимымъ зеленямъ зацвѣтала желтая горчица.
Вдругъ книзу пошла земля. Начался лужокъ. Насъ пустили въ разсыпную.
То, что земля такъ вдругъ накренилась книзу, очень взволновало меня. Я покинула подругъ и побѣжала. Сердце ударялось неровно, дыханье
Сидела три дня на третьем этаже. Вязала. С пауками.
Домой послали письмо. Мне же принесли надписывать адрес.
Конечно, то письмо не дошло, потому что адрес на нём оказался небывалый.
Через два месяца оно вернулось, но пока — случились поезд и пруд, и свидание с Люцией под шалью.
Пруд мы встретили на прогулке.
Однажды пошли не к бедным, а в плоские поля. Был свежий весенний день. Шла в паре с белобрысенькой, добродетельной Агнес Даниельс. Ее презирала и издевалась над нею с Гертруд; но, за любовь и восторги ко мне, клялась ей в вечной дружбе.
Поля были плоские и голые, жидкие лесочки, саженные рядами, каждый ряд как облезлый пробор на скучной голове Александры Ивановны.
Прошли пробором без радости, без грибов, и вышли в новое гладкое поле, где по озимым зеленям зацветала желтая горчица.
Вдруг книзу пошла земля. Начался лужок. Нас пустили врассыпную.
То, что земля так вдруг накренилась книзу, очень взволновало меня. Я покинула подруг и побежала. Сердце ударялось неровно, дыханье
