Собрался семейный совѣтъ, и лѣсничій, рѣшать послѣднюю судьбу медвѣжатъ. Лѣто переламывалось на вторую половину. Къ осени медвѣжата станутъ вполнѣ медвѣдями. Воли имъ давать ужъ нельзя. Въ сараѣ взаперти держать тоже нѣтъ смысла. И кормить придется уже мясомъ.
— Пристрѣлить? — предложилъ лѣсничій.
Я завыла изъ угла большого, стараго дивана, куда забилась незамѣченная. Старшій братъ заколебался.
— Разумно… Это, конечно, разумно… И можно безъ мученій…
Второй братъ, Дикій Охотникъ, какъ его прозвали семейные за любовь къ одинокимъ лѣснымъ приключеніямъ, не согласился…
— Мы къ нимъ привыкли, мы ихъ ростили. На соскѣ вспоены. Рука на нихъ не подымется!
Я выла прерывнымъ воемъ, прислушиваясь. Сестра прослезилась:
— Мамочка, придумай!
— Въ лѣсъ выпустить! — сказала мать.
Я прекратила громкій вой и закрыла ротъ. Всѣ помолчали. Старшій братъ пожалъ плечами. Лѣсничій возразилъ:
— Все-же неловко. Все-же дикій звѣрь: коровъ ломаетъ.
Я его ненавидѣла. Мои Мишки не «дикій звѣрь».
Собрался семейный совет и лесничий, решать последнюю судьбу медвежат. Лето переламывалось на вторую половину. К осени медвежата станут вполне медведями. Воли им давать уж нельзя. В сарае взаперти держать тоже нет смысла. И кормить придется уже мясом.
— Пристрелить? — предложил лесничий.
Я завыла из угла большого старого дивана, куда забилась незамеченная. Старший брат заколебался.
— Разумно… Это, конечно, разумно… И можно без мучений…
Второй брат, Дикий Охотник, как его прозвали семейные за любовь к одиноким лесным приключениям, не согласился…
— Мы к ним привыкли, мы их растили. На соске вспоены. Рука на них не подымется!
Я выла прерывным воем, прислушиваясь. Сестра прослезилась:
— Мамочка, придумай!
— В лес выпустить! — сказала мать.
Я прекратила громкий вой и закрыла рот. Все помолчали. Старший брат пожал плечами. Лесничий возразил:
— Все же неловко. Все же дикий зверь: коров ломает.
Я его ненавидела. Мои Мишки не «дикий зверь».
