Сестрицы и братцы (двоюродные) смѣются веселыми взрывами.
— Вѣра, выйди изъ-за стола.
— Что тамъ? — слабымъ голосомъ въ общемъ взволнованномъ гамѣ спрашиваетъ дѣдушка.
— Опять Вѣра нашалила. Мамочку огорчаетъ, — объявляетъ строго бабушка.
— Ай-ай-ай, Вѣрочка! Поди сюда.
Всѣ смотрятъ на меня, и не могу двинуться. Въ ужасѣ Володя толкаетъ меня.
— Иди къ дѣдушкѣ.
О, я пошла-бы всюду за дѣдушкой! Дѣдушка самъ каждое воскресенье, когда мы прощаемся, встаетъ и, опираясь о древнюю палочку съ рукояткой изъ слоновой кости и пристукивая мягкимъ резиновымъ наконечникомъ о паркетъ, ведетъ насъ съ Володей черезъ всю длинную залу въ свой кабинетъ, гдѣ крытый стеклянный балкончикъ — брюшкомъ надъ улицей. Тамъ дѣдушка каждое воскресенье изъ какого-то ящика на полу вынимаетъ два круглыхъ шоколадныхъ пряника съ большими квадратными цукатами на донышкахъ и подаетъ намъ по очереди.
— Вотъ вамъ двоимъ. Берегите вашу маму.
И трясся старенькій мягкій голосъ, и тряслась милая сѣдая голова съ небольшимъ круглымъ морщинистымъ личикомъ…
Сестрицы и братцы (двоюродные) смеются веселыми взрывами.
— Вера, выйди из-за стола.
— Что там? — слабым голосом в общем взволнованном гаме спрашивает дедушка.
— Опять Вера нашалила. Мамочку огорчает, — объявляет строго бабушка.
— Ай-ай-ай, Верочка! Поди сюда.
Все смотрят на меня, и не могу двинуться. В ужасе Володя толкает меня.
— Иди к дедушке.
О, я пошла бы всюду за дедушкой! Дедушка сам каждое воскресенье, когда мы прощаемся, встает и, опираясь о древнюю палочку с рукояткой из слоновой кости и пристукивая мягким резиновым наконечником о паркет, ведет нас с Володей через всю длинную залу в свой кабинет, где крытый стеклянный балкончик — брюшком над улицей. Там дедушка каждое воскресенье из какого-то ящика на полу вынимает два круглых шоколадных пряника с большими квадратными цукатами на донышках и подает нам по очереди.
— Вот вам двоим. Берегите вашу маму.
И трясся старенький мягкий голос, и тряслась милая седая голова с небольшим круглым морщинистым личиком…
