сухую пыль… или то вѣтеръ сладко-пахучій щекотно прикасается, вѣя медомъ и прохладною мятою? Или то стрекоза съ мѣдно-синимъ узкимъ, длиннымъ тѣльцемъ дотронулась до моего лба?
Лежимъ теперь рядышкомъ въ травѣ на спинахъ и, кажется мнѣ, сквозь радужныя прозрачныя крылья моей стрекозы, такъ неподвижно мрѣющей надъ глазами, глядимъ въ сине-зеленоватое предзакатное небо. Солнце еще не ушло; оно сквозитъ черезъ стебли травъ, и стебли на стебляхъ бросаютъ тонкія, перепутанныя, перерѣзанныя тѣни. По травинкѣ вползаетъ тяжелый зеленый жукъ съ нарядными изгибистыми усами, травинки сгибаются, и тяжело жукъ падаетъ на мое обнажившееся выгнутое колѣно. Вздрагиваю и смѣюсь. Какая Таня худенькая! Какое угловатое тѣло! Мнѣ вспоминается Петя, двоюродный братъ, съ которымъ еще и теперь иногда играю въ дикія лошади.
Шмель, шмель, весь бархатный, даже плюшевый, нарядный и толстый, гудитъ у помпона пышной медовой кашки.
— Важный баринъ! — и Таня протягиваетъ зачернѣлую, корузлую руку къ цвѣтку. — Онъ не кусается! — и она уже сосетъ сладкій сокъ изъ трубочекъ кашки и болтаетъ еще: — а вотъ гляди, пчелка невеличка, да ты ее не трожь: ужалитъ!
— Таня, ты была у моря?
сухую пыль… или то ветер сладко-пахучий щекотно прикасается, вея медом и прохладною мятою? Или то стрекоза с медно-синим узким, длинным тельцем дотронулась до моего лба?
Лежим теперь рядышком в траве на спинах и, кажется мне, сквозь радужные прозрачные крылья моей стрекозы, так неподвижно мреющей над глазами, глядим в сине-зеленоватое предзакатное небо. Солнце еще не ушло; оно сквозит через стебли трав, и стебли на стеблях бросают тонкие, перепутанные, перерезанные тени. По травинке вползает тяжелый зеленый жук с нарядными изгибистыми усами, травинки сгибаются, и тяжело жук падает на мое обнажившееся выгнутое колено. Вздрагиваю и смеюсь. Какая Таня худенькая! Какое угловатое тело! Мне вспоминается Петя, двоюродный брат, с которым еще и теперь иногда играю в дикие лошади.
Шмель, шмель, весь бархатный, даже плюшевый, нарядный и толстый, гудит у помпона пышной медовой кашки.
— Важный барин! — и Таня протягивает зачернелую, корузлую руку к цветку. — Он не кусается! — и она уже сосет сладкий сок из трубочек кашки и болтает еще: — а вот гляди, пчелка невеличка, да ты ее не трожь: ужалит!
— Таня, ты была у моря?
