стѣ съ хлѣбомъ вливается въ ротъ, и хлѣбомъ мы заѣдаемъ благоуханный медъ.
Ѣдимъ и смотримъ снова другъ другу въ глаза… уже съ ласкою и увѣренностью, укрытыя выше головы высокими стеблями легкихъ травъ, и лилово-золотистыя, перистыя ихъ кисти щекотятъ, лаская, наши лбы. Мы сыты, и нѣга щекочущихъ пушистыхъ кистей переливается по тѣлу и влажно блеститъ въ глазахъ моей Тани.
Она смотритъ на меня, и вдругъ ея руки обвиваютъ мою шею, и темно-красныя, какъ переспѣвающая на солнцепекѣ земляника, губы нажимаются мягко и плотно на мои губы. И вдругъ новое чувство, неиспытанное, ударилось мнѣ въ сердце, въ мозгъ, каждою кровинкою стукнулось о каждую живую жилку мою, и сдвинулись травы и цвѣты, какъ тѣ морскіе тростники, когда столкнется съ мели и поплыветъ челнъ. Видѣла близко и неподвижно полный, кроткій и неумолимый, какъ не человѣческій, взглядъ золотисто-карихъ, не мигающихъ глазъ Тани: въ нихъ не было ни страха, ни надежды. Только ихъ видѣла близко, близко — и мы плыли мимо колокольчиковъ и куриной слѣпоты, лютиковъ и одуванчиковъ и спиральныхъ цѣпкихъ усиковъ мышинаго горошка, и все щекотали лобъ высокія, сгибающіяся травы мягкими, перистыми кистями и сыпали сладко-пахучую
сте с хлебом вливается в рот, и хлебом мы заедаем благоуханный мед.
Едим и смотрим снова друг другу в глаза… уже с ласкою и уверенностью, укрытые выше головы высокими стеблями легких трав, и лилово-золотистые, перистые их кисти щекотят, лаская, наши лбы. Мы сыты, и нега щекочущих пушистых кистей переливается по телу и влажно блестит в глазах моей Тани.
Она смотрит на меня, и вдруг её руки обвивают мою шею, и темно-красные, как переспевающая на солнцепеке земляника, губы нажимаются мягко и плотно на мои губы. И вдруг новое чувство, неиспытанное, ударилось мне в сердце, в мозг, каждою кровинкою стукнулось о каждую живую жилку мою, и сдвинулись травы и цветы, как те морские тростники, когда столкнется с мели и поплывет челн. Видела близко и неподвижно полный, кроткий и неумолимый, как не человеческий, взгляд золотисто-карих, не мигающих глаз Тани: в них не было ни страха, ни надежды. Только их видела близко, близко — и мы плыли мимо колокольчиков и куриной слепоты, лютиков и одуванчиков и спиральных цепких усиков мышиного горошка, и всё щекотали лоб высокие, сгибающиеся травы мягкими, перистыми кистями и сыпали сладко-пахучую
