А мнѣ три рубля съ воспитательнаго выдаютъ. Своихъ четверо!
И баба стонетъ.
— Да онъ не жилецъ у тебя.
— Вѣрно, барыня милая. Замаялась я съ нимъ. Да ужъ и попался онъ мнѣ хворымъ. Ей-Богу. Сколько маяты съ нимъ приняла. Теперь вотъ отлежаться не даетъ. Берегу, какъ и своихъ не берегла…
Я начинаю привыкать къ старику въ люлькѣ, видѣть его.
— Мамочка, мамочка, этотъ такой-же маленькій какъ нашъ Колюшка, только худенькій. Мама, мамочка, у Нади молоко въ груди. Вчера машинкой выцѣживали. Полъ-стакана.
— Ну, ну. Домой пора. Зовутъ. Колѣ поздно. Надя безпокоится.
— Мама, скажи ей. Возьмемъ этого домой. Надя будетъ кормить тоже его.
— Глупости. У него можетъ быть болѣзнь. Не знаемъ родителей. Развѣ можно?..
И мама краснѣя, неловкою рукою вынимаетъ кошелекъ, торопливыми пальцами звенитъ серебромъ.
— На, на… покупай ему молока. И… я пришлю тебѣ масла такого натирать животъ.
А мне три рубля с воспитательного выдают. Своих четверо!
И баба стонет.
— Да он не жилец у тебя.
— Верно, барыня милая. Замаялась я с ним. Да уж и попался он мне хворым. Ей-Богу. Сколько маяты с ним приняла. Теперь вот отлежаться не дает. Берегу, как и своих не берегла…
Я начинаю привыкать к старику в люльке, видеть его.
— Мамочка, мамочка, этот такой же маленький как наш Колюшка, только худенький. Мама, мамочка, у Нади молоко в груди. Вчера машинкой выцеживали. Пол-стакана.
— Ну, ну. Домой пора. Зовут. Коле поздно. Надя беспокоится.
— Мама, скажи ей. Возьмем этого домой. Надя будет кормить тоже его.
— Глупости. У него может быть болезнь. Не знаем родителей. Разве можно?..
И мама краснея, неловкою рукою вынимает кошелек, торопливыми пальцами звенит серебром.
— На, на… покупай ему молока. И… я пришлю тебе масла такого натирать живот.
