нѣжностью, да, ихъ глупыя, жирныя головы, въ которыхъ конечно гдѣ-то были запрятаны спины и животы, и ихъ нарядные, ужъ слишкомъ нѣжные хвосты.
И росли не по днямъ, а по часамъ.
Затерялось желто-бурое чудовище за черною, жирною ратью.
Только странно было: толстѣли и выростали мои головастики, но рѣдѣло непонятно ихъ стадо.
И вотъ въ третій разъ я его увидѣла, и сначала не поняла.
Уже съ треть моего мизинца, оно казалось огромнымъ. Плоское, жесткое тѣло выгнуло звенчатую спину круто вверхъ, опустило книзу коломъ свой сильный хвостъ, и, полощась о тотъ жесткій хвостъ, обивался другой хвостъ, и нѣжная кисея его раздиралась лохмотьями.
Тогда я увидѣла и голову, и клешни. Жирную, глупую, неуклюжую голову головастика въ жесткихъ, сильныхъ, пронзительныхъ клешняхъ чудовища. И поняла.
Я воззрилась глазами въ двухъ такъ страшно обнявшихся болотныхъ братьевъ.
«Вотъ оно зло, которое оно надѣлаетъ» — вспомнила я слова воспитательницы.
нежностью, да, их глупые, жирные головы, в которых конечно где-то были запрятаны спины и животы, и их нарядные, уж слишком нежные хвосты.
И росли не по дням, а по часам.
Затерялось желто-бурое чудовище за черною, жирною ратью.
Только странно было: толстели и вырастали мои головастики, но редело непонятно их стадо.
И вот в третий раз я его увидела, и сначала не поняла.
Уже с треть моего мизинца, оно казалось огромным. Плоское, жесткое тело выгнуло звенчатую спину круто вверх, опустило книзу колом свой сильный хвост, и, полощась о тот жесткий хвост, обивался другой хвост, и нежная кисея его раздиралась лохмотьями.
Тогда я увидела и голову, и клешни. Жирную, глупую, неуклюжую голову головастика в жестких, сильных, пронзительных клешнях чудовища. И поняла.
Я воззрилась глазами в двух так страшно обнявшихся болотных братьев.
«Вот оно зло, которое оно наделает» — вспомнила я слова воспитательницы.
