весело, и вѣдь это такъ просто. И знаешь что: нечего будетъ намъ красть.
Эта мысль разсмѣшила меня, и я смѣялась, радостная.
Даша глядѣла теперь на меня, и я вдругъ узнала, что то, что мнѣ казалось строптивымъ прислушиваніемъ въ ея выпуклыхъ глазахъ, — было испугомъ. Она глядѣла и пугалась моихъ словъ. Она не вѣрила, она еще не вѣрила. Тогда я цѣловала ея глаза, еще мокрые отъ слезъ, и сырые, мочальные завитки волосъ, и снова глядѣла, боится ли она.
Она цѣловала мои руки; и я цѣловала ея руки. Какая шершавая была на нихъ кожа!
Милая, святая, шершавая кожа на рукахъ глухой Даши!..
И теперь я другая. Я вся, каждою кровинкой, совсѣмъ, совсѣмъ другая. Я, какъ въ первый разъ, взглянула. Въ первый разъ взглянула на людей и ихъ устройство, и увидѣла, я такъ просто увидѣла и такъ просто поняла, каждою человѣческою кровинкой поняла, что все это совсѣмъ не настоящее, что люди устроили. И такъ не будетъ, потому что такъ я не хочу.
весело, и ведь это так просто. И знаешь что: нечего будет нам красть.
Эта мысль рассмешила меня, и я смеялась, радостная.
Даша глядела теперь на меня, и я вдруг узнала, что то, что мне казалось строптивым прислушиванием в её выпуклых глазах, — было испугом. Она глядела и пугалась моих слов. Она не верила, она еще не верила. Тогда я целовала её глаза, еще мокрые от слез, и сырые, мочальные завитки волос, и снова глядела, боится ли она.
Она целовала мои руки; и я целовала её руки. Какая шершавая была на них кожа!
Милая, святая, шершавая кожа на руках глухой Даши!..
И теперь я другая. Я вся, каждою кровинкой, совсем, совсем другая. Я, как в первый раз, взглянула. В первый раз взглянула на людей и их устройство, и увидела, я так просто увидела и так просто поняла, каждою человеческою кровинкой поняла, что всё это совсем не настоящее, что люди устроили. И так не будет, потому что так я не хочу.
