До чего? Вотъ до этого, что меня такъ мучаетъ, такъ страшно мучаетъ, что я воровка, что я воровка, что я сама воровка!
Потому, что на свадьбѣ сестры я цѣлый мѣшечекъ шелковый съ конфектами запрятала себѣ въ запасъ, въ шкафной!
А Даша вдругъ вскинула красныя, костлявыя рученки къ лицу и взвыла, точь-въ-точь, какъ я сама весною, когда въ конюшнѣ узнала о смерти Руслана. И отъ воя Даши замерло мое сердце, такъ и стало въ груди.
— О, Боже! о, Боже! о, Боже!
И я отпустила Дашинъ подолъ, потому что она рвала его изъ моихъ судорожно сжатыхъ пальцевъ, и вскочила съ колѣнъ, и въ разныя стороны тараканьяго корридора мы разбѣжались.
Стыдно! стыдно! стыдно! Я снова сидѣла въ шкафу, но не въ своемъ, тайна моего шкафа выдана теперь мною же Еленѣ Прохоровнѣ, въ большомъ, душно завѣшенномъ шелковыми бальными юбками шкафу; въ шкафной комнатѣ. Тамъ, совсѣмъ въ углу, совсѣмъ маленькая, звѣрекъ загнанный, звѣрекъ испугавшійся, тамъ я не плакала, а сидѣла неподвижно и, широко раскрывъ глаза, глядѣла неподвижно на темный шкафъ, въ темную складку шелка, висѣвшую у моего носа, прижимавшуюся къ моему носу.
До чего? Вот до этого, что меня так мучает, так страшно мучает, что я воровка, что я воровка, что я сама воровка!
Потому что на свадьбе сестры я целый мешочек шелковый с конфетами запрятала себе в запас, в шкафной!
А Даша вдруг вскинула красные, костлявые ручонки к лицу и взвыла, точь-в-точь, как я сама весною, когда в конюшне узнала о смерти Руслана. И от воя Даши замерло мое сердце, так и стало в груди.
— О, Боже! о, Боже! о, Боже!
И я отпустила Дашин подол, потому что она рвала его из моих судорожно сжатых пальцев, и вскочила с колен, и в разные стороны тараканьего коридора мы разбежались.
Стыдно! стыдно! стыдно! Я снова сидела в шкафу, но не в своем, тайна моего шкафа выдана теперь мною же Елене Прохоровне, в большом, душно завешенном шелковыми бальными юбками шкафу; в шкафной комнате. Там, совсем в углу, совсем маленькая, зверек загнанный, зверек испугавшийся, там я не плакала, а сидела неподвижно и, широко раскрыв глаза, глядела неподвижно на темный шкаф, в темную складку шелка, висевшую у моего носа, прижимавшуюся к моему носу.
