Какъ прежде, мы вдвоемъ, въ ночномъ кафэ. За входомъ
Кружитъ огни Парижъ, своимъ весельемъ пьянъ.
Смотрю на обликъ твой; стараюсь годъ за годомъ
Все разгадать, найти рубцы отъ свѣжихъ ранъ.
И ты мнѣ кажешься суровымъ мореходомъ,
Тѣхъ лучшихъ дней, когда звалъ къ далямъ Магелланъ,
Предавшимъ гордый духъ безвѣстностямъ и водамъ,
Узнавшимъ, что̀ таитъ для вѣрныхъ океанъ.
Я разгадать хочу, въ лучахъ какой лазури,
Вдали отъ нашихъ странъ, искалъ ты береговъ
Погибшихъ Атлантидъ и призрачныхъ Лемурій,
Какія тайны спятъ во тьмѣ твоихъ зрачковъ…
Но чтобы выразить, что̀ въ этомъ ликѣ ново,
Ни ты, ни я, никто еще не знаетъ слова!
Парижъ, 1909.
Как прежде, мы вдвоем, в ночном кафе. За входом
Кружит огни Париж, своим весельем пьян.
Смотрю на облик твой; стараюсь год за годом
Все разгадать, найти рубцы от свежих ран.
И ты мне кажешься суровым мореходом,
Тех лучших дней, когда звал к далям Магеллан,
Предавшим гордый дух безвестностям и водам,
Узнавшим, что таит для верных океан.
Я разгадать хочу, в лучах какой лазури,
Вдали от наших стран, искал ты берегов
Погибших Атлантид и призрачных Лемурий,
Какие тайны спят во тьме твоих зрачков…
Но чтобы выразить, что в этом лике ново,
Ни ты, ни я, никто еще не знает слова!
Париж, 1909.
