Мы вскормлены у разныхъ грудей,
Единой матери сыны.
Того, кто мчится на верблюдѣ
Не наши колыхаютъ сны,
И не о нашемъ молятъ чудѣ,
Въ часъ боя, рыцари Луны.
Имъ чуждо то, что намъ священно,
Они не знали нашихъ слезъ;
А мы смѣялись дерзновенно
Надъ прелестью ширазскихъ розъ.
И розни сумракъ, — неизмѣнно, —
Съ вѣками все густѣлъ и росъ.
Намъ слишкомъ поздно или рано
Мечтать о мирѣ! Но пора
Завидѣть тѣни урагана
Въ дали, безоблачной вчера.
Встаетъ зловѣщій паръ тумана,
Чернѣетъ грозный дымъ костра.
Вы всѣ, учившіе Гомера!
Пріявшіе, что далъ намъ Римъ!
Надъ кѣмъ одна сіяла вѣра
Лучомъ таинственнымъ своимъ! —
Смотрите: древняя Химера
Дыханьемъ дышитъ огневымъ.
За все, что намъ вѣщала лира,
Чѣмъ глазъ былъ въ краскахъ умиленъ,
Мы вскормлены у разных грудей,
Единой матери сыны.
Того, кто мчится на верблюде
Не наши колыхают сны,
И не о нашем молят чуде,
В час боя, рыцари Луны.
Им чуждо то, что нам священно,
Они не знали наших слез;
А мы смеялись дерзновенно
Над прелестью ширазских роз.
И розни сумрак, — неизменно, —
С веками все густел и рос.
Нам слишком поздно или рано
Мечтать о мире! Но пора
Завидеть тени урагана
В дали, безоблачной вчера.
Встает зловещий пар тумана,
Чернеет грозный дым костра.
Вы все, учившие Гомера!
Приявшие, что дал нам Рим!
Над кем одна сияла вера
Лучом таинственным своим! —
Смотрите: древняя Химера
Дыханьем дышит огневым.
За все, что нам вещала лира,
Чем глаз был в красках умилен,
