Моя страна! Ты доказала
И мнѣ и всѣмъ, что духъ твой живъ,
Когда, почуявъ въ тѣлѣ жало,
Ты заметалась, застонала,
Вся — изступленье, вся — порывъ!
О, страшенъ былъ твой недвижимый,
На смерть похожій, черный сонъ!
Но вдругъ пронесся гулъ Цусимы,
Ты задрожала вся, и мнимый
Мертвецъ былъ громомъ пробужденъ.
Нѣтъ, не позоръ безправной доли,
Не зовъ непризванныхъ вождей,
Но жгучій стыдъ, но ярость боли
Тебя метнули къ новой волѣ
И дали мощь рукѣ твоей!
И какъ недужному, сквозь бреды,
Порой мелькаютъ имена, —
Ты вспомнила восторгъ побѣды,
И то, о чемъ сказали дѣды:
Что ты великой быть — должна!
Моя страна! Ты доказала
И мне и всем, что дух твой жив,
Когда, почуяв в теле жало,
Ты заметалась, застонала,
Вся — исступленье, вся — порыв!
О, страшен был твой недвижимый,
На смерть похожий, черный сон!
Но вдруг пронесся гул Цусимы,
Ты задрожала вся, и мнимый
Мертвец был громом пробужден.
Нет, не позор бесправной доли,
Не зов непризванных вождей,
Но жгучий стыд, но ярость боли
Тебя метнули к новой воле
И дали мощь руке твоей!
И как недужному, сквозь бреды,
Порой мелькают имена, —
Ты вспомнила восторг победы,
И то, о чем сказали деды:
Что ты великой быть — должна!
