— Да. Тамъ стояли рядомъ два поѣзда… Окно въ окно…
— Да. И на мнѣ было сѣрое пальто, вышитое вотъ здѣсь на воротникѣ и вдоль отворотовъ шелками…
— Это вѣрно,—радостно согласился Цвѣтъ. И бѣлая кофточка и бѣлая шляпа съ розовыми цвѣтами.
— Какъ странно, какъ странно,—произнесла она медленно, не сводя съ Цвѣта ласковыхъ, вопрошающихъ глазъ.
— И—помните—у меня въ рукахъ былъ букетъ сирени?
— Да, я это хорошо помню. Когда вашъ поѣздъ тронулся, вы бросили мнѣ его въ раскрытое окно.
— Да, да, да!—воскликнула она съ восторгомъ.—А на утро…
— На утро мы опять встрѣтились. Вы нечаянно сѣли не въ тотъ поѣздъ и, уже на ходу, пересѣли въ мой… И мы познакомились. Вы позволили мнѣ навѣстить васъ у себя. Я помню вашъ адресъ: Озерная улица, д. 15… собственный, Локтева…
Она тихонько покачала головой.
— Это не то, не то. Я васъ приглашала быть у насъ въ Москвѣ. Я не здѣшняя, только вчера пріѣхала и завтра уѣду. Я впервые въ этомъ городѣ… Какъ все это необыкновенно… Съ вами былъ еще одинъ господинъ, со страшнымъ лицомъ, похожій на мефистофеля… Погодите… его фамилія…
— Тоффель!
— Нѣтъ, нѣтъ. Не то… Что-то звучное… въ родѣ Эріо, или Онтаріо… не вспомню… И, потомъ, мы простились на вокзалѣ.
— Да,—сказалъ шепотомъ Цвѣтъ, наклоняясь къ ней.—Я до сихъ поръ момню пожатіе вашей руки.
Она продолжала глядѣть на него внимательно, слегка наклонивъ голову, но въ ея потухающихъ глазахъ все глубже видѣлись печали и разочарованіе.
— Но вы не тотъ,—сказала она, наконецъ, съ невыразимымъ сожалѣніемъ… Это былъ сонъ… Необыкновенный, таинственный сонъ… чудесный… непостижимий…
— Сонъ,—отвѣтилъ, какъ эхо, Цвѣтъ.
Она закрыла узкой прелестной ладонью глаза и нѣсколько секундъ сидѣла неподвижно. Потомъ сразу, точно очнувшись, выпрямилась и протянула Цвѣту руку.
— Прощайте,—сказала она спокойно.—Больше не увидимся. Извините за безпокойство. И прибавила невыразмымъ тономъ искренней печали:
