валъ изрѣдка на ипподромѣ, но безъ увлеченія спортомъ и безъ интереса къ игрѣ, такъ себѣ, просто, ради компаніи. Такъ и теперь онъ равнодушно слѣдилъ глазами за скачущими лошадьми, за жокеями въ раздувающихся шелковыхъ разноцвѣтныхъ рубашкахъ, за пестрымъ оживленіемъ нарядной толпы, переполнявшей трибуны.
Во время одной скачки онъ вдругъ почувствовалъ настоятельную потребность обернуться назадъ и, обернувшись, увидѣлъ въ ложѣ прямо противъ себя Варвару Николаевну. Не было никакого сомнѣнія, что это была она, та самая, которую онъ не могъ забыть со времени своего сна, и лицо которой онъ всегда вспоминалъ, оставаясь наединѣ, особенно по вечерамъ, ложась спать. Она, слегка пригнувшись къ барьеру ложи, глядѣла на него сверху, не отрываясь, пристальными изумленными глазами, слегка полуоткрывъ ротъ, замѣтно блѣднѣя отъ волненія. Цвѣтъ не выдержалъ ея взгляда, отвернулся, и сердце у него заколотилось сильно и съ болью.
Въ антрактѣ къ нему подошелъ молодой бритый, красивый офицеръ-морякъ и слегка притронулся къ его локтю. Цвѣтъ поднялъ голову.
— Извините, сказалъ офицеръ.—Васъ проситъ на минуту зайти дама вотъ изъ той ложи. Мнѣ поручено передать вамъ.
— Слушаю,—сказалъ Цвѣтъ.
Ноги его, какъ каменныя, ступали по деревяннымъ ступенямъ лѣстницы. Ему казалось, что вся публика ипподрома слѣдитъ за нимъ. Путаясь въ проходахъ, онъ съ трудомъ нашелъ ложу, и, войдя, неловко поклонился.
Это была она. Только она одна могла быть такой прекрасной, чистой и ясной, вся въ волшебномъ сіяніи незабытаго сна. Съ удивительной четкостью были обрисованы всѣ мельчайшія линіи ея тонкихъ вѣкъ, рѣсницъ и бровей, и темные ея глаза сіяли оживленіемъ, любопытствомъ и страхомъ. Она показала Цвѣту на стулъ противъ себя и сказала, слегка краснѣя отъ замѣшательства:
— Извините, я васъ побезпокоила. Но что-то невообразимо знакомое мнѣ показалось въ вашемъ лицѣ.
— Ваше имя Варвара Николаевна?—спросилъ робко Цвѣтъ.
— Нѣтъ. Мое имя Анна. А васъ зовутъ не Леонидомъ?
— Нѣтъ. Иваномъ.
— Но я васъ видѣла, видѣла… Не на желѣзной ли дорогѣ? На станціи?
