— Къ вамъ домогается какой-то типъ—Среброструнъ. Что онъ за одинъ—я не могу понять. И какъ я его ни уговаривалъ, онъ-таки не уходитъ. И непремѣнно хотитъ, чтобы лично… Ну?
— Просите его,—сказалъ Цвѣтъ и скрипнулъ зубами. И вдругъ отъ нестерпимаго, сразу хлынувшаго гнѣва вся комната стала красной въ его глазахъ.—А вы…—прошепталъ онъ съ ненавистью—вы сейчасъ же, вотъ какъ стоите здѣсь, исчезните! И навсегда!
Секретарь не двинулся съ мѣста, но началъ быстро блѣднѣть, линять, обезцвѣчиваться, сдѣлался прозрачнымъ, потомъ отъ него остался только смутный контуръ, а черезъ двѣ секунды этотъ призракъ, на самомъ дѣлѣ, исчезъ въ видѣ легкаго пара, поднявшагося кверху и растаявшаго въ воздухѣ.
«Первая галлюцинація,—подумалъ Цвѣтъ тоскливо.—Началось. Допрыгался.«
И крикнулъ громко, отвѣчая на стукъ въ дверяхъ.
— Да кто тамъ? Войдите же!
Онъ устало закрылъ глаза, а когда открылъ ихъ, передъ нимъ стоялъ невысокій толстый человѣкъ, весь лоснящійся: у него лоснилось полное румяное лицо, лоснились напомаженныя кудри и закрученные крендельками усы, сіялъ начисто выбритый подбородокъ, блестѣли шелковые отвороты длиннаго чернаго сюртука.
— Неужели не узнаете? Среброструновъ. Регентъ.
Нѣтъ. Иванъ Степановичъ не узнавалъ Среброструнова, регента, и въ то же время каждый кусочекъ этого губительнаго красавца, каждое его движеніе, каждое колебаніе его голоса были безконечно знакомы ему. Парализованная память молчала. Но, по усвоенной привычкѣ разговаривать ежедневно со множествомъ людей, которые его знали, но которыхъ онъ совершенно не помнилъ, Цвѣтъ увѣренно отвѣтилъ, показывая на кресло.
— Какъ же, какъ же… Великолѣпно помню… регентъ Среброструновъ… еще бы. Прошу садиться. Чѣмъ могу?..
Среброструновъ былъ одновременно подавленъ строгимъ комфортомъ стильнаго большого кабинета и снисходительной любезностью хозяина. Было ясно, что онъ хотѣлъ напомнить Цвѣту и по душамъ разговориться о чемъ-то далеко-прошломъ, миломъ, тепломъ и простомъ, и Цвѣтъ ждалъ этого. Но регентъ такъ и не рѣшился. Срываясь и торопясь, съ бѣгающими глазами, вертя напряженно пуговицу на своемъ рукавѣ, началъ онъ обычную просительную канитель: простудился, началъ глохнуть, голосъ сдалъ…
