полнилось темной кровью.—Н-не-на-до? Эття чтэ тэкое? А за уши? Я Вал-да-лаевъ!—громомъ пронеслось по судейской бесѣдкѣ.
И сунувъ деньги въ дрожащую руку Цвѣта, который въ эту секунду совсѣмъ забылъ о своемъ страшномъ могуществѣ, владѣлецъ золото-рыжей Сатанеллы повернулся къ нему трехэтажнымъ, свисавшимъ, какъ курдюкъ, краснымъ затылкомъ и величественно удалился отъ него.
Мимо Цвѣта провели искалѣчившуюся лошадь. Подъ ея грудью было продѣто широкое полотнище, которое съ обѣихъ сторонъ поддерживали на плечахъ конюхи. Она жалко ковыляла на трехъ здоровыхъ ногахъ, неся сломанную ножку поднятой и безжизненно болтавшейся. Изъ ея глазъ капали крупныя слезы. Ручейки пота струились по кожѣ.
— Э, чортъ! тоскливо выругался Цвѣтъ. Если бы зналъ, ни за что бы не поѣхалъ на эти подлыя скачки. Какъ это такъ случилось?—спросилъ онъ кого-то, стоявшаго у барьера.
— Уму непостижимо. Камушекъ какой-нибудь подвернулся, или подкова расхлябла… Да впрочемъ и жокеи тоже… извѣстные мазурики.
Примчался Тоффель. Онъ сіялъ и еще издали побѣдоносно размахивалъ въ воздухѣ толстой пачкой сторублевыхъ.
— Наша взяла!—торжествовалъ онъ, подбѣгая къ Цвѣту.—Понимаете: ни въ ординарномъ, ни въ двойномъ, ни въ тройномъ, кромѣ вашихъ, ни одного единаго билета! Извольте: три тысячи пятьсотъ съ мелочью. Это вамъ не жукъ начихалъ.
Цвѣтъ молчалъ. Тоффель поймалъ направленіе его взгляда.
— Сто? Лосадку залко?—спросилъ онъ, скрививъ насмѣшливо и плаксиво губы и шепелявя по-дѣтски.—Э, бросьте, милѣйшій мой. Судьба не знаетъ жалости. Ѣдемте-ка въ Монплезиръ спрыснуть выигрышъ.
— Тоффель!—съ ненавистью воскликнулъ Цвѣтъ. Ему хотѣлось ударить по лицу этого вертляваго человѣка, показавшагося сейчасъ безконечно противнымъ. Но онъ сдержался и прибавилъ тихо.
— Уйдите прочь.
Но про себя онъ подумалъ съ горечью и тоской:
«Сколько еще несчастій причиню я всѣмъ во кругъ себя. Что мнѣ дѣлать съ собой? Кто научитъ меня?« Но о Богѣ набожный Цвѣтъ почему-то въ эту минуту не вспомнилъ.
