Сзади засмѣялись. Кто-то замѣтилъ насмѣшливо, но вполголоса:
— Вѣрно, какъ въ государственномъ банкѣ.
Сосѣдъ Ивана Степановича поднялъ кверху темныя черныя брови, отставилъ отъ себя двумя пальцами на далекое разстояніе сигару, слегка свистнулъ и протянулъ черезвычайно густымъ хриплымъ басомъ:
— На Сатанеллу? Замѣча-а-а… Смѣю васъ увѣрить, что она придетъ никакой. Она и не въ своей компаніи, и не въ порядкѣ, и не въ рукахъ. Кто на ней сидитъ? Казумъ-Оглы, татарская лопатка. Еще въ прошломъ году былъ конюшеннымъ мальчикомъ… Мнѣ все равно, но деньги бросаете на вѣтеръ.
Цвѣтъ однимъ пальцемъ поманилъ къ себѣ Тоффеля.
— Поставьте на эту… на какъ ее… на рыженькую… Голубая рубашка со звѣздами:
— Сатанелла, нумеръ одиннадцатый.
— Да, да.
— Сколько прикажете?
— Все равно. Ну тамъ билетовъ… десять… пятнадцать… распорядитесь, какъ хотите.
— Слушаю,—поклонился Тоффель и побѣжалъ рысцей въ кассу.
— Прекра-а-а…—пустилъ октавой грузный господинъ и совсѣмъ повернулъ къ Цвѣту свое бритое лицо. У него былъ большущій горбатый волосатый и красный носъ, толстая нижняя губа отвисла внизъ, обнажая крѣпкіе, желтые прокуренные зубы.—Изуми-и-и… Но послушайте-же,—перемѣнилъ онъ голосъ на болѣе естественный. Мнѣ не жаль вашихъ денегъ, но я вижу, что вы на скачкахъ новичокъ.
— Въ первый разъ.
— Вотъ видите… Ну, я понимаю игру на фуксъ, на слѣпое сумасшедшее счастье… Но надо, чтобы былъ хоть одинъ шансъ на милліонъ… А здѣсь аб-со-лютный нуль!… На Сатанеллу, такъ же нелѣпо ставить, какъ, панримѣръ, на лошадь, которая совсѣмъ въ этой скачкѣ не участвуетъ, которой даже нѣтъ во всей сегодняшней программѣ, которой и вообще не существуетъ на бѣломъ свѣтѣ… понимаете, которая еще не родилась.
— Однако, она—вотъ она!—весело возразилъ Цвѣтъ.—И придетъ первымъ нумеромъ.
