ненарушимымъ. Но однажды утромъ Цвѣтъ заглядѣлся въ окно на летающихъ высоко въ небѣ голубей и позавидовалъ ихъ легкимъ прекраснымъ движеніямъ. «Ахъ, если бы человѣку испытать что-нибудь подобное!«—подумалъ онъ искренно и совершенно безцѣльно. Когда же онъ отвернулся отъ окна, то его первый разсѣянный взглядъ упалъ на газету, гдѣ на первой страницѣ крупнымъ шрифтомъ стояло объявленіе о нынѣшнемъ авіаціонномъ днѣ. И въ тотъ же вечеръ за сумасшедшую плату Цвѣтъ взгромоздился сзади пилота на тяжелый неуклюжій фарманъ № 4 и сдѣлалъ два круга надъ полемъ, переживъ въ продолженіе десяти минутъ одно изъ самыхъ чистыхъ, упоительныхъ и гордыхъ ощущеній, какіе только доступны человѣку въ его грузной земной жизни.
Нѣсколько разъ, глядя на стоящій передъ нимъ стаканъ съ водой, онъ настойчиво шепталъ: «пусть вода закипитъ!« Она оставалась прозрачной и холодной. Но каждый разъ, по его желанію, очень скоро переставалъ дождь, шедшій упорно съ утра. Когда угодно, онъ, по своему желанію, могъ услышать музыку или ароматъ цвѣтовъ, неизвѣстно откуда доносившійся. Но однажды среди ночи въ паркѣ ему захотѣлось луннаго освѣщенія, и у него ничего не вышло, потому что въ эту ночь мѣсяцъ скрылъ свою послѣднюю узенькую полосу.
Онъ никогда не могъ заставить воспламениться самопроизвольно свѣчу или спичку. Но въ одинъ вечерній часъ, по его случайной прихоти, въ городѣ мгновенно погасли всѣ электрическія лампы и остановились всѣ трамваи, вслѣдствіе, какъ потомъ оказалось, какой-то путаницы въ проводахъ.
Что же касается жизненныхъ человѣческихъ событій, то они слѣпо повиновались Цвѣту, и только его сердечная доброта и безсознательная скромность удерживали его на грани смѣшного, позорнаго и преступнаго. Впрочемъ о его безумныхъ удачахъ разсказывали съ восторгомъ въ городскомъ «свѣтѣ«.
Въ одинъ прелестный, сіяющій весенній полдень онъ и Тоффель поѣхали на скачки. Они попали какъ разъ къ розыгрышу главнаго приза. Всезнающій Тоффель провелъ Цвѣта въ членскую трибуну и мигомъ перезнакомилъ его со всѣми спортсменами и владѣльцами скаковыхъ конюшенъ…
Когда, по звонку, лошадей одну за другой—ихъ всѣхъ было одиннадцать—выводили на кругъ, Цвѣтъ стоялъ у самаго барьера, рядомъ съ высокимъ грузнымъ бритымъ господиномъ въ широкомъ
