позволитъ, но ангельская доброта и отзывчивость къ человѣчьему горю. Прекрасная наѣздница, великолѣпно стрѣляетъ изъ пистолета, музыкантша, замѣчательная энженю комикъ[1] на любительскихъ спектакляхъ и. т. д., и. т. д.
Что касается Цвѣта, то это блестящій молодой человѣкъ, рѣшившій промѣнять узкую бюрократическую карьеру на сельско-хозяйственную и земскую дѣятельность. Ѣздилъ въ Черниговщину осматривать имѣнія, доставшіяся по завѣщанію. Обладаетъ выдающимся голосомъ, tenor di grazia[2]. Немного художникъ и поэтъ… Душа общества… Увлекается прикладной математикой, а также оккультными науками. Тоффелю кажется удивительнымъ, какъ это двое такихъ интересныхъ молодыхъ людей, живя давно въ одномъ и томъ же маленькомъ городѣ, ни разу не встрѣтились.
Все это походило на какое-то навязчивое сватовство. Цвѣтъ кусалъ губы и ерзалъ на мѣстѣ, когда Тоффель, говоря о немъ, развязно переплеталъ истину съ выдумкой и боялся взглянуть на Локтеву. Но она сказала съ дружелюбной простотой:
— Я очень рада нашему знакомству, Иванъ Степановичъ, и надѣюсь васъ видѣть у себя… У васъ есть записная книжка? Запишите: Озерная улица… Не знаете? Это на окраинѣ, въ Каменной слободкѣ—домъ Локтева, номеръ 15-й, такая-то, по четвергамъ, около пяти. Загляните, когда будетъ время и желаніе. Мнѣ будетъ пріятно.
Цвѣтъ раскланялся. Онъ все-таки замѣтилъ, что Тоффеля она не пригласила и подумалъ: «у нея, должно быть, какъ и у меня не лежитъ сердце къ этому человѣку съ пустыми глазами«.
Пріѣхали на вокзалъ. Тѣсное пожатіе руки, нѣжный, свѣтлый и добрый взглядъ и вотъ бѣлая шляпка съ розовыми цвѣтами исчезла въ толпѣ.
— Хороша?—спросилъ, прищуря одинъ глазъ, Тоффель.—Вотъ это такъ настоящая невѣста… И собой красавица, и образованна, и мила, и богата…
— Будетъ!—оборвалъ его грубо, совсѣмъ неожиданно для себя, Иванъ Степановичъ. Тоффель покорно замолчалъ. Онъ несъ саквояжъ, и Цвѣтъ видѣлъ это, но даже не побезпокоился сдѣлать видъ, что это его стѣсняетъ. Такъ почему-то это и должно было быть, но почему—Цвѣтъ и самъ не зналъ, да и въ голову ему не приходило объ этомъ думать. На подъѣздѣ онъ сказалъ небрежно:
