— Есть, да вы, пожалуй, читать не станете. Похожденія знаменитаго мазурика Рокамболя. А то я дамъ съ удовольствіемъ.
— Тогда тащите вашего мазурика и стелите постель.
Онъ съ удовольствіемъ улегся въ свѣжія простыни, но едва только пробѣжалъ глазами первыя строки двѣнадцатой главы, одиннадцатой части, пятнадцатаго тома этого замѣчательнаго романа, какъ сонъ мягко и сладко задурманилъ ему голову. Послѣдней искрой сознанія пронеслось въ его памяти темное вагонное окно и въ немъ, подъ бѣлой шляпкой, розовое нѣжное лицо, темные, живые глаза и бѣлизна зубовъ, сверкающихъ въ лукавой и милой улыбкѣ. «Хочу завтра ее видѣть«, шепнулъ засыпающій Цвѣтъ.
Первое, что онъ увидѣлъ проснувшись поздно утромъ, былъ сидѣвшій противъ него на диванѣ съ газетой въ рукѣ, Меѳодій Исаевичъ Тоффель.
— Добраго утра, мой достопочтенный кліентъ,—привѣтствовалъ Цвѣта ходатай.—Какъ изволили почивать? Я нарочно не хотѣлъ васъ будить. Ужъ очень сладко вы спали.
«Гдѣ-то я его видѣлъ«—подумалъ Цвѣтъ. И раньше еще до перваго знакомства и вотъ теперь, совсѣмъ, совсѣмъ недавно. И какая непріятная рука при пожатіи, жесткая и сухая, точно копыто. И отъ него пахнетъ сѣрой. И лицо ужасно нечеловѣческое!«
— Какъ вы попали въ поѣздъ, Меѳодій Исаевичъ?
— Да спеціально выѣхалъ за три станціи вамъ навстрѣчу. Соскучился безъ васъ, чортъ побери! И дѣлъ у меня къ вамъ цѣлая куча. Однако идите, умывайтесь скорѣе. Всего полчаса осталось. Я безъ васъ чайкомъ распоряжусь.
Умываясь, Цвѣтъ долго не могъ побороть въ себѣ какихъ-то странныхъ чувствъ: раздраженія, досады и прежняго знакомаго, неяснаго предчувствія бѣды. «Что за вязкая предупредительность у этого загадочнаго человѣка—размышлялъ онъ.—Вотъ сошлись линіи нашихъ жизней и не расходятся… Да что это? Неужели я его боюсь.—Цвѣтъ поглядѣлъ на себя въ зеркало и сдѣлалъ гордое лицо.—Ни чуть не бывало. Но буду все-таки съ нимъ любезнымъ. Какъ ни какъ, а ему я многимъ обязанъ. Поэтому, не киснете, мой милый господинъ Цвѣтъ,—обратился онъ къ своему изображенію въ зеркалѣ.—Міръ великъ, жизнь прекрасна, умы-
