небрежно, и сказалъ съ великолѣпнымъ по своей простотѣ жестомъ:
— Возьмите, возьмите, другъ мой. Я буду радъ, если эта бездѣлушка доставитъ вамъ удовольствіе.
Пришло время проститься. Рыжему почтальону надо было бѣжать за своей кожаной сумкой съ корреспонденціей. Молодые люди еще разъ крѣпко пожали другъ другу руки, поглядѣли другъ другу въ глаза и почему-то внезапно поцѣловались.
— Чудесный вы человѣчина,—сказалъ растроганный Цвѣтъ.—Отъ души желаю вамъ стать какъ можно скорѣе почтмейстеромъ, а тамъ и жениться на красивой, богатой и любезной особѣ.
Почтальонъ махнулъ рукой съ видомъ веселаго отчаянія.
— Эхъ, гдѣ ужъ намъ, дуракамъ, чай пить. Первое ваше пожеланіе, если и сбудется, то развѣ лѣтъ черезъ пять. Да и то надо чтобы слетѣлъ или умеръ кто-нибудь изъ начальниковъ въ округѣ, ну а я зла никому не желаю. А второе—увы мнѣ чадо мое!—также для меня невѣроятно, какъ сдѣлаться китайскимъ богдыханомъ. Вамъ то я, дорогой господинъ Цвѣтъ, конечно, признаюсь съ полнымъ довѣріемъ. Есть тутъ одна… въ Стародубѣ… звать Клавдушкой… Поразила она меня въ самое сердце. На Рождествѣ я танцовалъ съ ней и даже успѣлъ объясниться. Но—куда! Отецъ лѣсопромышленникъ, богатѣющій человѣкъ. Однѣми деньгами даетъ за Клавдушкой приданаго три тысячи, не считая того, что вещами. Что я ей за партія? Однако, мое объясненіе приняла благосклонно. Сказала: «потерпите, можетъ бытъ и удастся повліять на папашу. Подождите—сказала—я васъ извѣщу«. Но вотъ и апрѣль кончается… Понятное дѣло, забыла. Дѣвичья память коротка. Эхъ, завей горе веревочкой. Однако, пожелаю счастливаго пути… Всего вамъ наилучшаго… Бѣгу, бѣгу.
Иванъ Степановичъ вошелъ въ вагонъ. Окно въ купэ было закрыто. Опуская его, Цвѣтъ замѣтилъ, какъ разъ напротивъ себя, въ открытомъ окнѣ стоявшаго встрѣчнаго поѣзда, въ трехъ шагахъ разстоянія, очаровательную женскую фигуру. Темный фонъ сзади нея мягко и рельефно, какъ на картинкѣ выдѣлялъ нарядную весеннюю бѣлую шляпку, съ розовыми цвѣтами, свѣтло-сѣрое шелковое пальто, розовое цвѣтущее нѣжное прелестное лицо и огром-
