талантамъ, быть не регентомъ въ маленькомъ губернскомъ городѣ, а, по крайней мѣрѣ, управлять придворной капеллой, или московскимъ синодальнымъ хоромъ, и клятвенно обѣщался подарить къ именинамъ Среброструнова золотой камертонъ съ надписью и къ нему—замѣчательный футляръ изъ краснаго сафьяна, собственноручной работы.
Въ этотъ вечеръ пѣли мало и не по-всегдашнему стройно: сказались усталость и купеческое широкое хлѣбосольство. Но говорили много, громко, возбужденно и всѣ разомъ. Высокія носовыя и горловыя ноты теноровыхъ голосовъ плыли и дрожали на фонѣ струннаго басового гудѣнія, точно сверкающая рябь солнечнаго заката на глубокой полосѣ спокойной, широкой рѣки. И Цвѣту мгновеньями казалось, что онъ самъ среди пестраго говора, въ синихъ облакахъ табачнаго дыма, пронизаннаго мутными пятнами огней тихо плыветъ куда-то въ темную даль, испытывая сладкое, сонное, раздражающее головокруженіе, какую-то пріятную, лазурную съ алыми пятнами одурь. Порою оттдѣльные куски разговора вставали передъ нимъ съ необыкновенной, преувеличенной яркой ясностью.
— Я и не скрываю. Чего мнѣ скрывать?—говорилъ смуглый угреватый и мрачный баритонъ Карпенко.—Есть у меня одинъ выигрышный билетъ. Перваго мая ему розыгрышъ. Хоть онъ и заложенный, а все-таки я его сколотилъ на мои кровные труды, и никому до этого нѣтъ никакого дѣла. Вотъ на зло, выиграю 1-го мая двѣсти тысячъ и брошу къ чортовой матери и хоръ, и службу. И заживу паномъ. Положу деньги подъ закладную дома изъ десяти процентовъ. Проценты буду проживать, а капиталъ не трону. Двадцать тысячъ въ годъ. Буду обѣдать у Смульскаго, а за обѣдомъ портвейнъ пить по два съ полтиной бутылка. Попробуйте-ка у меня тогда занять денегъ. А н-ни копейки, ни грошика. Н-никому! Зась!
— Го-го-го,—загрохоталъ оглушительно Картагеновъ.—Я разъ выигралъ на билетъ пятьсотъ рублей.
— Какъ это такъ, отецъ діаконъ? На билетъ отъ конки?
— Ничуть не бывало. Взаправду. Мой батька, какъ вамъ, можетъ быть, извѣстно, былъ, вродѣ меня, соборнымъ протодіакономъ, но только не здѣсь, а въ Москвѣ. И голосомъ онъ обладалъ ужасающимъ, вродѣ царя-колокола, или самолетскаго парохода. Что я передъ нимъ? Моз-глякъ!—рявкнулъ Картагеновъ, и отъ
