— И ничего ты ему не сдѣлалъ бы!-убѣжденно произ несъ Шупленькій. — Морду его каркодилью свернулъ бы на сторону, это не будь я Леонтій Егоркинъ-съ увлеченiемъ воскликнулъ матросъ и даже оскалилъ свои крѣпкіе бѣлые зубы. — Попробовалъ бы самъ, какъ скусно, тогда и остерегался бы... вошелъ бы въ понятіе... Мы, братецъ ты мой, боцмановъ учивали, кои безо всякаго разсудка дрались, вводили ихъ въ понятіе... Отлупцуемъ на берегу во всей формѣ, смотришь, и человѣкомъ сталъ... He мордобойничаетъзря. Опаску имѣетъ. А всякому человѣку опаска нужна, потому, дай ему волю надъ людьми, живо совѣсть забудетъ. Ты вотъ только очень устыдливый... И знаешь, что я тебе скажy?-неожиданно задалъвопросъ Егоркинъ. - A что? — Тебѣ бы въ вѣстовые. Совсѣмъ легкое дѣло, не то, что матросское... И главная причина — ни порки, ни бою, ежели къ хорошему человѣку попадешь. — He попасть. – T0-то можно. - A какъ? У всѣех господъ вѣестовые есть! — Мичманъ Веригинъ хочетъ увольнить своего лодыря Прошку. —3a что? — Что-то нехорошее сдѣлалъ. Только мичманъ не хочетъ срамить Прошку. Вотъ тебѣ бы, Щупленькій, къ мичману въ вѣстовые. Онъ хорошій и простъ. Не гнушается нашимъ братомъ нето, что другiе. — Несподручно какъ-то самому проситься, а я бы paдъ. - А я доложу мичману. Такъ молъ и такъ, ваше благородіе. Онъ башковатый: пойметъ, что такого, какъ ты, вѣстового ему не найти... Сказать что ли?
