нія. Человѣческое достоинство, счастливо сохранившееся въ немъ въ те отдаленныя времена крепостното права, когда оно попиралось, чувствовало, этотъ позоръ и въ то же время беззащитность противъ него.
И словно отвѣчая на мысли, волнующія его, онъ раздумчиво протянулъ, какъ бы говоря самъ съ собой.
— И нѣтъ конца міру… И сколько однихъ океановъ… Пойми все это!
— Много ли, мало ли, тебѣ то что! Не матросскаго понятія это дѣло.
— Не матросскаго, а глядишь кругомъ и думается.
— А ты не думай. Брось лучше! На то старшій штурманъ есть, чтобы обмозговывать эти дѣла. Ихъ обучаютъ по этой части.
— И всякій человѣкъ можетъ думать… Душа проситъ… Ты возьми примѣрно звѣзды, — продолжалъ возбужденнымъ тономъ «Шупленькій», поднимая глаза къ небу… — Отсюда онѣ крохотныя, а на самомъ-то дѣлѣ страсть какія великія. Мичманъ давѣ обсказывалъ. И далече-далече отъ насъ, оттого и махонькими оказываются себѣ… И сколько ихъ, и не счесть! А вотъ, поди же ты, висятъ на нѣбѣ… другъ около дружки цѣпляются… удивленіе! Или взять мѣсяцъ. По какой такой причинѣ ходитъ себѣ по небу и льетъ свѣтъ? И изъ чего онъ? И что на емъ? Поди-ка дознайся! А мы вотъ плывемъ здѣсь и въ родѣ будто пискарики передъ всемъ этимъ Божьимъ устроеніемъ.
И матросикъ повелъ рукой на океанъ.
Егоркину не было ни малѣйшаго дѣла до этихъ деликатныхъ вопросовъ.
Вся его предыдущая жизнь матроса не располагала къ нимъ. Думы его имѣли главнѣйшимъ образомъ строго практическій характеръ лихого форъ-марсового, который дѣлалъ свое трудное и опасливое дѣло частью по привычкѣ,
