этомъ Степанъ началъ замѣчать, что Ципра какъ будто нарочно избѣгаетъ его, и даже какъ будто дѣлаетъ это изъ какой то непонятной враждебности. Разъ вечеромъ сидѣла она задумавшись въ саду. Увидя ее, Степанъ перепрыгнулъ черезъ заборъ и подошелъ къ своей возлюбленной.
— Что съ тобою Ципра? — нѣжно заговорилъ онъ.
Она молчала.
— Ты точно сердита на меня! Развѣ я Ципра не люблю тебя всѣмъ сердцемъ?
— Богъ наказалъ меня, — пробормотала еврейка.
— Какъ наказалъ?
— Наказалъ за то, что я полюбила христіанина.
Степанъ сначала не понялъ ее, но когда ему показалось, что онъ понялъ, что хочетъ она сказать, онъ нѣжно обнялъ ее.
— Окрестись Ципра, — умолялъ онъ — и будь моей дорогой, любимой женой.
Она понурила голову… Онъ только думалъ, что понялъ ее, на самомъ же дѣлѣ гдѣ ему было ее понять!…
… Была мрачная, бурная, зимняя ночь; вѣтеръ носилъ надъ поляной бѣлыя хлопья снѣга, волки завывали въ сосѣднемъ лѣсу, когда Ципра, съ ребенкомъ на рукахъ покинула родительскій домъ. Никто не зналъ о ея грѣхѣ, никто и впредь не долженъ былъ о немъ узнать. Она пробиралась сквозь вьюгу и мятель, пробиралась, не зная навѣрное, куда она идетъ. Вотъ она дошла до дома своего единовѣрца — еврея, но не смѣетъ постучаться въ дверь, а двери христіанскихъ домовъ заперты для дѣвушки еврейки, еслибъ даже
этом Степан начал замечать, что Ципра как будто нарочно избегает его, и даже как будто делает это из какой то непонятной враждебности. Раз вечером сидела она задумавшись в саду. Увидя ее, Степан перепрыгнул через забор и подошел к своей возлюбленной.
— Что с тобою, Ципра? — нежно заговорил он.
Она молчала.
— Ты точно сердита на меня! Разве я, Ципра, не люблю тебя всем сердцем?
— Бог наказал меня, — пробормотала еврейка.
— Как наказал?
— Наказал за то, что я полюбила христианина.
Степан сначала не понял ее, но когда ему показалось, что он понял, что хочет она сказать, он нежно обнял ее.
— Окрестись Ципра, — умолял он, — и будь моей дорогой, любимой женой.
Она понурила голову… Он только думал, что понял ее, на самом же деле где ему было ее понять!…
… Была мрачная, бурная, зимняя ночь; ветер носил над поляной белые хлопья снега, волки завывали в соседнем лесу, когда Ципра, с ребенком на руках покинула родительский дом. Никто не знал о её грехе, никто и впредь не должен был о нём узнать. Она пробиралась сквозь вьюгу и метель, пробиралась, не зная наверное, куда она идет. Вот она дошла до дома своего единоверца — еврея, но не смеет постучаться в дверь, а двери христианских домов заперты для девушки еврейки, если б даже
