у Ципры здоровенную охабку травы, бывшую очевидно ей не въ подъемъ. Ципра удивленно посмотрѣла на него. Это ей казалось невѣроятнымъ, но однако Степанъ преспокойно донесъ охабку травы до хаты еврейки, сбросилъ тамъ ее съ плечъ и молча пошелъ домой. Ципра отъ изумленія передъ такой не выпрошенной помощью даже не вымолвила ни слова благодарности.
Вечеромъ того же дня Степанъ развалился на травѣ въ отцовскомъ саду и преусердно игралъ на дудкѣ собственнаго изготовленія. Изрѣдка посматривалъ онъ въ сторону сосѣдскаго сада, и вотъ наконецъ показалась тамъ красавица еврейка съ глазами, очароваршими душу Степана. Онъ пересталъ играть.
— Что же ты не продолжаешь? — заговорила Ципра. — Ты такъ хорошо играешь!
Степанъ молчалъ.
— Если ты не играешь по моей милости — продолжала она — то я уйду. Я хотѣла только поблагодарить тебя за давишнее.
Степанъ все молчалъ, но онъ снова принялся музыканить, а Ципра продолжала стоять у забора и такъ оно длилось пока не взошла луна и звѣзды не блеснули сквозь вѣтви деревьевъ.
— Покойной ночи! — сказала она на прощанье, собираясь уйдти.
— Еврейка! — заговорилъ Степанъ — скажи мнѣ, какъ тебя зовутъ?
— Ципра!
— Ципра? А меня Степаномъ. Покойной ночи.
у Ципры здоровенную охапку травы, бывшую очевидно ей не в подъем. Ципра удивленно посмотрела на него. Это ей казалось невероятным, но однако Степан преспокойно донес охапку травы до хаты еврейки, сбросил там ее с плеч и молча пошел домой. Ципра от изумления перед такой не выпрошенной помощью даже не вымолвила ни слова благодарности.
Вечером того же дня Степан развалился на траве в отцовском саду и преусердно играл на дудке собственного изготовления. Изредка посматривал он в сторону соседского сада, и вот наконец показалась там красавица еврейка с глазами, очароваршими душу Степана. Он перестал играть.
— Что же ты не продолжаешь? — заговорила Ципра. — Ты так хорошо играешь!
Степан молчал.
— Если ты не играешь по моей милости, — продолжала она, — то я уйду. Я хотела только поблагодарить тебя за давишнее.
Степан всё молчал, но он снова принялся музыканить, а Ципра продолжала стоять у забора и так оно длилось пока не взошла луна и звезды не блеснули сквозь ветви деревьев.
— Покойной ночи! — сказала она на прощанье, собираясь уйти.
— Еврейка! — заговорил Степан. — Скажи мне, как тебя зовут?
— Ципра!
— Ципра? А меня Степаном. Покойной ночи.
