венно лошадь, а Рувимъ направлялъ плугъ; частенько бывало такъ, что ему захватывало отъ утомленія дыханіе и руки отъ усталости падали какъ плети; безпрестанно онъ долженъ былъ останавливаться и отирать катившій съ него градомъ потъ.
Разъ во время распашки подвернулся Рувиму подъ плугъ камень; откинулъ онъ его въ сторону на узкую межу, отдѣлявшую ихъ поле отъ сосѣдскаго поля крестьянина Бабія. Въ это время проходилъ по межѣ подвыпившій нищій, споткнулся на камень, и съ досады швырнулъ его ногой прямо на крестьянское поле.
Присѣлъ Рувимъ отдыхать у плуга, а Ципра побѣжала въ хату принести брату кусокъ хлѣба, какъ вдругъ сынъ владѣльца сосѣдняго поля, молодой Степанъ Бабій, вышедшій въ поле, босой, въ однихъ холщевыхъ рубахѣ и портахъ, съ шапкой на макушкѣ, запримѣтилъ камень на своемъ вспаханномъ полѣ, поднялъ его и пошелъ къ Рувиму.
— Ты! Проклятый жидище! — закричалъ онъ. — Береги свои камни про себя, или коль хочешь подавись ими. — И онъ полѣзъ къ Рувиму съ очевидно враждебными намѣреніями.
Рувимъ всталъ, но не думалъ защищаться. Гдѣ ему было слабому, малосильному, блѣдному, городскому жителю ратоборствовать противъ такого молодца какъ дитя природы. Степанъ, молодецкое лицо котораго было прижарено лучами деревенскаго солнца, и голубые глаза котораго такъ смѣло смотрѣли изъ подъ бровей. Уже Степанъ схватилъ
венно лошадь, а Рувим направлял плуг; частенько бывало так, что ему захватывало от утомления дыхание и руки от усталости падали как плети; беспрестанно он должен был останавливаться и отирать кативший с него градом пот.
Раз во время распашки подвернулся Рувиму под плуг камень; откинул он его в сторону на узкую межу, отделявшую их поле от соседского поля крестьянина Бабия. В это время проходил по меже подвыпивший нищий, споткнулся на камень, и с досады швырнул его ногой прямо на крестьянское поле.
Присел Рувим отдыхать у плуга, а Ципра побежала в хату принести брату кусок хлеба, как вдруг сын владельца соседнего поля, молодой Степан Бабий, вышедший в поле, босой, в одних холщевых рубахе и портах, с шапкой на макушке, заприметил камень на своем вспаханном поле, поднял его и пошел к Рувиму.
— Ты! Проклятый жидище! — закричал он. — Береги свои камни про себя, или коль хочешь подавись ими. — И он полез к Рувиму с очевидно враждебными намерениями.
Рувим встал, но не думал защищаться. Где ему было слабому, малосильному, бледному, городскому жителю ратоборствовать против такого молодца как дитя природы. Степан, молодецкое лицо которого было прижарено лучами деревенского солнца, и голубые глаза которого так смело смотрели из под бровей. Уже Степан схватил
