Старенко былъ лѣнтяй — забулдыга и пьянчуга къ тому же — на этотъ счетъ всѣ обыватели Слотвинки были согласны — и еслибъ ему случилось какъ нибудь захлебнуться въ уличной канавѣ, когда онъ возвращался изъ кабака пьянымъ, или быть въ лѣсу растерзаннымъ волками, право о немъ даже и не пожалѣли бы особенно. Между тѣмъ, когда его имущество, земля и хата были задержаны за долги Адольфомъ Гольдфингеромъ, то вся деревня возмутилась этимъ и крестьяне сильно роптали на такой оборотъ дѣла. И вѣдь однако именно Гольдфингеръ-то и былъ въ сущности наиболѣе потерпѣвшимъ во всей этой исторіи: онъ не могъ найдти покупателя на плохенькую хату своего должника и его землю. Поневолѣ, чтобъ хоть какъ нибудь вернуть денежки, выданныя заимообразно Старенку, пришлось оставить все за собою и начать отъ себя деревенское хозяйство.
Еврею, привыкшему лишь къ торговому дѣлу, приходилось запречься въ крестьянскій трудъ и рукамъ до сего времени умѣвшимъ отмѣривать
Старенко был лентяй — забулдыга и пьянчуга к тому же — на этот счет все обыватели Слотвинки были согласны — и если б ему случилось как нибудь захлебнуться в уличной канаве, когда он возвращался из кабака пьяным, или быть в лесу растерзанным волками, право о нём даже и не пожалели бы особенно. Между тем, когда его имущество, земля и хата были задержаны за долги Адольфом Гольдфингером, то вся деревня возмутилась этим и крестьяне сильно роптали на такой оборот дела. И ведь однако именно Гольдфингер-то и был в сущности наиболее потерпевшим во всей этой истории: он не мог найти покупателя на плохенькую хату своего должника и его землю. Поневоле, чтоб хоть как нибудь вернуть денежки, выданные заимообразно Старенку, пришлось оставить всё за собою и начать от себя деревенское хозяйство.
Еврею, привыкшему лишь к торговому делу, приходилось запречься в крестьянский труд и рукам до сего времени умевшим отмеривать
