— Минчевъ! — пробормоталъ онъ. — Неужели ты умеръ? Неужели ты въ самомъ дѣлѣ умеръ?…
Потомъ онъ смолкъ, смолкъ совершенно; кончились его всхлипыванья, слёзы перестали струиться по щекамъ…
Когда другіе богадѣльники вошли въ комнату, чтобъ обрядить согласно обычаю покойника, они застали тамъ Пинчева; онъ полулежалъ въ томъ же креслѣ, при чемъ голова его была запрокинута назадъ какъ у спящаго; лицо его было слегка оборочено къ востоку, на губахъ застыла неподвижная улыбка…
Пинчевъ былъ мертвъ…
— Минчев! — пробормотал он. — Неужели ты умер? Неужели ты в самом деле умер?…
Потом он смолк, смолк совершенно; кончились его всхлипыванья, слёзы перестали струиться по щекам…
Когда другие богадельники вошли в комнату, чтоб обрядить согласно обычаю покойника, они застали там Пинчева; он полулежал в том же кресле, при чём голова его была запрокинута назад как у спящего; лицо его было слегка оборочено к востоку, на губах застыла неподвижная улыбка…
Пинчев был мертв…
