радость. — Что нужно тебѣ? Опять видно надо тебя поучить уму разуму, неучъ ты этакой, ослище неумытое?
— Не топорщись братъ очень-то, — ласковымъ голосомъ осадилъ его Минчевъ. — Всѣ мы ослы если вѣрить Толмуду. Ты сообрази-ка: если бы первыми на землѣ были ангелы, то все-же потомки ихъ стали бы не болѣе какъ людьми; ну а если и по началу-то водились только люди, такъ чѣмъ, если не ослами должно было сдѣлаться ихъ потомство.
За симъ начался ученый диспутъ, который окончился разумѣется только съ наступленіемъ ночи.
Такъ прошло еще нѣсколько лѣтъ. Пинчевъ при всякомъ удобномъ случаѣ величалъ Минчева неучемъ и вѣроотступникомъ, но это не мѣшало обоимъ имъ дружески дѣлиться всѣмъ, что они имѣли; то Пинчевъ помогалъ Минчеву, то Минчевъ — Пинчеву. Ни разу при этомъ съ устъ Минчева не вырывалось слово благодарности, какъ ни разу и онъ самъ не слышалъ отъ Пинчева спасибо. Надо думать, что поблагодари напр., хоть Минчевъ Пинчева за денежную помощь, — послѣдній скорѣй согласился бы выбросить деньги за дверь, чѣмъ въ другой разъ предложить ихъ своему другу.
По прежнему продолжали всѣ знавшіе ихъ евреи, считать врагами, вѣчно готовыми къ тому, чтобъ сцѣпиться въ горячемъ спорѣ. «Они жили врагами, врагами же и умрутъ!» говорили про Пинчева и Минчева въ еврейской общинѣ, на улицѣ, въ шинкахъ, по всюду.
радость. — Что нужно тебе? Опять видно надо тебя поучить уму разуму, неуч ты этакой, ослище неумытое?
— Не топорщись, брат, очень-то, — ласковым голосом осадил его Минчев. — Все мы ослы, если верить Толмуду. Ты сообрази-ка: если бы первыми на земле были ангелы, то всё же потомки их стали бы не более как людьми; ну а если и по началу-то водились только люди, так чем, если не ослами должно было сделаться их потомство.
За сим начался ученый диспут, который окончился разумеется только с наступлением ночи.
Так прошло еще несколько лет. Пинчев при всяком удобном случае величал Минчева неучем и вероотступником, но это не мешало обоим им дружески делиться всем, что они имели; то Пинчев помогал Минчеву, то Минчев — Пинчеву. Ни разу при этом с уст Минчева не вырывалось слово благодарности, как ни разу и он сам не слышал от Пинчева спасибо. Надо думать, что поблагодари, напр., хоть Минчев Пинчева за денежную помощь, — последний скорей согласился бы выбросить деньги за дверь, чем в другой раз предложить их своему другу.
По прежнему продолжали все знавшие их евреи, считать врагами, вечно готовыми к тому, чтоб сцепиться в горячем споре. «Они жили врагами, врагами же и умрут!» говорили про Пинчева и Минчева в еврейской общине, на улице, в шинках, повсюду.
