даніи того момента, когда Минчевъ подъѣдетъ съ своимъ экипажемъ къ тѣмъ же воротамъ; затѣмъ онъ взбирался на козлы и тамъ на весь день, пожалуй и на всю ночь, завязывалось безконечное ученое препирательство. Случалось ли, что Пинчеву предстояло снять мѣрку для шелковаго платья съ графини Голуховской — Минчевъ припоминалъ какъ разъ, что недалеко отъ имѣнія ея сіятельства, въ Делатинѣ, идетъ теперь ярмарка, на которую непремѣнно надо съѣздить: «есть одно дѣльце,» говорилъ онъ, ѣхалъ же туда на самомъ то дѣлѣ только ради того, чтобъ отвести Пинчева къ графинѣ, да дорогою хорошенько поспорить съ нимъ по поводу нѣкоторыхъ удивительныхъ вопросовъ Талмуда.
Минчеву во время его поѣздокъ не только часто доводилось проѣзжать мимо шинка Блаувейса, но и всякій разъ останавливаться у него ради своихъ пассажировъ — такой популярностью пользоваласъ всѣмъ извѣстная сливянка изготовленія браваго виноторговца. Дѣлалъ это Минчевъ нельзя сказать, чтобъ особенно охотно. Что онъ былъ воздержанъ относительно крѣпкихъ напитковъ, это — само собою разумѣется; черта эта общая всѣмъ польскимъ евреямъ. Въ качествѣ таковаго, Минчевъ не могъ выносить даже вида пьянаго чаловѣка; пьяный казался ему чѣмъ то омерзительнымъ, онъ ни за что не вступилъ бы ни въ какія отношенія съ пьяницей; пьяница въ его глазахъ былъ хуже всякаго нечистаго животнаго. Рѣдко, очень рѣдко, да и то въ сильные морозы, позволялъ онъ себѣ выпивать маленькій
дании того момента, когда Минчев подъедет с своим экипажем к тем же воротам; затем он взбирался на козлы и там на весь день, пожалуй и на всю ночь, завязывалось бесконечное ученое препирательство. Случалось ли, что Пинчеву предстояло снять мерку для шелкового платья с графини Голуховской — Минчев припоминал как раз, что недалеко от имения её сиятельства, в Делатине, идет теперь ярмарка, на которую непременно надо съездить: «есть одно дельце,» говорил он, ехал же туда на самом то деле только ради того, чтоб отвести Пинчева к графине, да дорогою хорошенько поспорить с ним по поводу некоторых удивительных вопросов Талмуда.
Минчеву во время его поездок не только часто доводилось проезжать мимо шинка Блаувейса, но и всякий раз останавливаться у него ради своих пассажиров — такой популярностью пользовалась всем известная сливянка изготовления бравого виноторговца. Делал это Минчев нельзя сказать, чтоб особенно охотно. Что он был воздержан относительно крепких напитков, это — само собою разумеется; черта эта общая всем польским евреям. В качестве такового, Минчев не мог выносить даже вида пьяного человека; пьяный казался ему чем-то омерзительным, он ни за что не вступил бы ни в какие отношения с пьяницей; пьяница в его глазах был хуже всякого нечистого животного. Редко, очень редко, да и то в сильные морозы, позволял он себе выпивать маленький
