можетъ совершаться наше богослуженіе, если въ извѣстной части молитвъ его натолканы безъ всякаго резона слова, которыхъ сами евреи не понимаютъ? Просвѣти ты меня на этотъ счетъ Пинчевле!
— Очень просто! — Торжественно заявилъ Пинчевъ. — У Моисея (5. 6. 14.) значится: „Слушай Израиль!“ Слѣдовательно всякій вѣрующій еврей обязанъ слушать молитву, а вовсе не-понимать ее.
Минчевъ захохоталъ самымъ задушевнымъ смѣхомъ; въ эту минуту молодая жена Пинчева, блѣдная, утомленная безсонной ночью, со слипающимися глазами, рѣшилась выскочить на улицу. И было пора! Пинчевъ рѣшился окончить споръ: не сказавъ болѣе ни слова онъ вошелъ въ домъ.
Такого рода споры происходили между Пинчевымъ и Минчевымъ постоянно. Никто не помнилъ, не зналъ ихъ иными, какъ вѣчно состоящими въ препирательствѣ; такъ было начиная съ дѣтства обоихъ ихъ. Едва они выучились ходить, какъ уже между ними начали практиковаться баталіи изъ за первыхъ игрушекъ; если у Пинчева оказывалась деревянная лошадь, а Минчевъ начиналъ скакать, сидя верхомъ на палкѣ, которую онъ только что выдернулъ изъ плетня, то Пинчевъ бросалъ свою игрушку и хотѣлъ ѣхать тоже не иначе какъ на палкѣ и именно той, что оказывалась у Минчева; начинался споръ, разгоралась цѣлая баталія и дѣло кончалось слезами. Но если ихъ разлучали они еще болые принимались плакать и на этотъ разъ уже плакать другъ о другѣ, такъ какъ, не смотря на постоянныя
может совершаться наше богослужение, если в известной части молитв его натолканы без всякого резона слова, которых сами евреи не понимают? Просвети ты меня на этот счет Пинчевле!
— Очень просто! — Торжественно заявил Пинчев. — У Моисея (5. 6. 14.) значится: „Слушай Израиль!“ Следовательно всякий верующий еврей обязан слушать молитву, а вовсе не-понимать ее.
Минчев захохотал самым задушевным смехом; в эту минуту молодая жена Пинчева, бледная, утомленная бессонной ночью, со слипающимися глазами, решилась выскочить на улицу. И было пора! Пинчев решился окончить спор: не сказав более ни слова, он вошел в дом.
Такого рода споры происходили между Пинчевым и Минчевым постоянно. Никто не помнил, не знал их иными, как вечно состоящими в препирательстве; так было начиная с детства обоих их. Едва они выучились ходить, как уже между ними начали практиковаться баталии из-за первых игрушек; если у Пинчева оказывалась деревянная лошадь, а Минчев начинал скакать, сидя верхом на палке, которую он только что выдернул из плетня, то Пинчев бросал свою игрушку и хотел ехать тоже не иначе как на палке и именно той, что оказывалась у Минчева; начинался спор, разгоралась целая баталия и дело кончалось слезами. Но если их разлучали они еще болые принимались плакать и на этот раз уже плакать друг о друге, так как, не смотря на постоянные
