лѣсныхъ полянокъ. Была та пора года, когда особенно пріятно, прошлявшись весь день съ ружьемъ и собакой, возвратиться затѣмъ домой, усталому, голодному, съ раскраснѣвшимися щеками и провести часокъ другой близь шумящаго самовара.
Мнѣ оставалось еще съ часъ ходьбы до дома, а зеленѣвшіе кустарники, въ которые мой вѣрный англійскій песъ поминутно совался, все еще продолжали увлекать мое любопытство своей таинственной чащей. Наконецъ я свистнулъ собаку и рѣшилъ зайдти отдохнуть въ жидовскій шинокъ, стоявшій одиноко на пути къ Тулавѣ. Я вошелъ. Прямо противъ двери стоялъ зеленый лакированный прилавокъ, а за нимъ виднѣлась жидовка въ капотѣ и въ различныхъ украшеніяхъ изъ разныхъ богемскихъ камней. Передъ нею было четверо крестьянъ, какъ разъ отравлявшихся въ эту минуту скверной жидовской водкой. При моемъ входѣ въ шинокъ всѣ они обернулись посмотрѣть на вошедшаго, увидя меня поклонились и съ улыбкой, молча, остановили снова взгляды на прилавкѣ. Жидовка прежде всѣхъ обратила ко мнѣ ласковый хотя и лукавый взоръ своихъ красивыхъ черныхъ глазъ.
— Прикажете что-нибудь, ваша милость? — Спросила она. — Быть можетъ стаканъ Токая?
— Пожалуй Хайка, если это вамъ доставитъ удовольствіе.
Жидовка молча вышла за виномъ. Крестьяне молчали. Между ними былъ Гринъ Ярема и Акентій Провъ, молодой парень влюбленный, сколько
лесных полянок. Была та пора года, когда особенно приятно, прошлявшись весь день с ружьем и собакой, возвратиться затем домой, усталому, голодному, с раскрасневшимися щеками и провести часок другой близ шумящего самовара.
Мне оставалось еще с час ходьбы до дома, а зеленевшие кустарники, в которые мой верный английский пес поминутно совался, всё еще продолжали увлекать мое любопытство своей таинственной чащей. Наконец я свистнул собаку и решил зайти отдохнуть в жидовский шинок, стоявший одиноко на пути к Тулаве. Я вошел. Прямо против двери стоял зеленый лакированный прилавок, а за ним виднелась жидовка в капоте и в различных украшениях из разных богемских камней. Перед нею было четверо крестьян, как раз отравлявшихся в эту минуту скверной жидовской водкой. При моем входе в шинок все они обернулись посмотреть на вошедшего, увидя меня поклонились и с улыбкой, молча, остановили снова взгляды на прилавке. Жидовка прежде всех обратила ко мне ласковый хотя и лукавый взор своих красивых черных глаз.
— Прикажете что-нибудь, ваша милость? — Спросила она. — Быть может стакан Токая?
— Пожалуй Хайка, если это вам доставит удовольствие.
Жидовка молча вышла за вином. Крестьяне молчали. Между ними был Грин Ярема и Акентий Пров, молодой парень влюбленный, сколько
