умѣютъ все видѣть; для такихъ глазъ не существуетъ обычныхъ преградъ, они будутъ блестѣть вамъ хоть изъ за каменной стѣны, они видятъ все хоть подъ землею, хоть въ глубинѣ человѣческихъ могилъ; передъ такими глазами даже среди бѣлаго дня витаютъ въ пространствѣ разные духи и витаютъ какъ стародавніе, отнюдь не неожиданные, знакомцы. Именно такіе глаза глядятъ въ будущее — хоть прямо въ лицо смерти — безъ малѣйшихъ признаковъ робости, но за то и безъ надежды.
И вотъ теперь эти глаза проливали обильные потоки слезъ.
— Что съ тобой? — спросилъ я мальчика, ласково положивъ ему на головку руку.
— Ахъ баринъ, баринъ! — отвѣтилъ онъ всхлипывая. — Вѣдь они у меня свели пѣгаго, да жеребенка, да еще въ добавокъ и большую лису украли.
— Какъ такъ?
— Да такъ! Какъ обыкновенно дѣлаютъ эти негодяи, конокрады, накажи ихъ Господь! Мальчикъ отеръ слезы ладонью руки и продолжалъ нѣсколько болѣе спокойнымъ голосомъ:
— Мы пасли лошадей въ эту ночь на лугу у Ѳедосьиной мельницы, я, Григорій, Ивашка и другіе. Ночь была прохладная; и въ воздухѣ свѣжо, и въ травѣ тоже, такъ что бѣднымъ лошадкамъ — чистая радость. Мы резвели большой костеръ; мельничиха вышла къ намъ, говорила съ нами, смѣялась и дала намъ крупныхъ кукурузныхъ головокъ а мы ихъ пекли себѣ въ го-
умеют всё видеть; для таких глаз не существует обычных преград, они будут блестеть вам хоть из-за каменной стены, они видят всё хоть под землею, хоть в глубине человеческих могил; перед такими глазами даже среди белого дня витают в пространстве разные духи и витают как стародавние, отнюдь не неожиданные, знакомцы. Именно такие глаза глядят в будущее — хоть прямо в лицо смерти — без малейших признаков робости, но за то и без надежды.
И вот теперь эти глаза проливали обильные потоки слез.
— Что с тобой? — спросил я мальчика, ласково положив ему на головку руку.
— Ах барин, барин! — ответил он всхлипывая. — Ведь они у меня свели пегого, да жеребенка, да еще вдобавок и большую лису украли.
— Как так?
— Да так! Как обыкновенно делают эти негодяи, конокрады, накажи их Господь! Мальчик отер слезы ладонью руки и продолжал несколько более спокойным голосом:
— Мы пасли лошадей в эту ночь на лугу у Федосьиной мельницы, я, Григорий, Ивашка и другие. Ночь была прохладная; и в воздухе свежо, и в траве тоже, так что бедным лошадкам — чистая радость. Мы резвели большой костер; мельничиха вышла к нам, говорила с нами, смеялась и дала нам крупных кукурузных головок а мы их пекли себе в го-
