— Да! Я васъ люблю! — страстно проговорилъ Адріанъ, опускаясь на колѣни передъ дѣвушкой. — Люблю, клянусь вамъ, больше собственной жизни.
— Боже, какое несчастье! — пробормотала Ципора; въ тоже время она не препятствовала молодому поляку обнять ее и горячій поцѣлуй его возвратила ему съ любовію…
Черезъ нѣсколько времени Абурель началъ замѣчать, что Ципора сдѣлалась очень печальна и съ каждымъ днемъ становилась блѣднѣе и блѣднѣе.
— Что съ тобой дитя мое? — волновался онъ.
— Ничего! — было обыкновенно отвѣтомъ.
— Хоть-бы весна скорѣе настала! — со вздохомъ сокрушался старикъ. — Тогда опять все будетъ но прежнему.
И весна настала, но дѣвушка не только не сдѣлалась веселѣе, а напротивъ того поблѣднѣла еще болѣе…
— Вотъ мнѣ-то вы сказали тогда, что этого не будетъ, — нашептывалъ разъ Мендельсонъ Абурелю, сидя въ его комнатѣ, — а посмотрите-ка: тамъ внизу, у задняго крыльца, гордая Ципора Рехенъ стоитъ съ этимъ пурицемъ, съ проклятымъ молодымъ полякомъ, и проливаетъ горькія слёзы.
И въ самомъ дѣлѣ, дѣвушка стояла у крыльца съ Адріаномъ и обильныя слёзы текли изъ ея глазъ на плечо Медриновскаго, къ которому она склонилась головкой. Внезапно почувствовала она любящую руку, опустившуюся на ея руки и услы-
— Да! Я вас люблю! — страстно проговорил Адриан, опускаясь на колени перед девушкой. — Люблю, клянусь вам, больше собственной жизни.
— Боже, какое несчастье! — пробормотала Ципора; в тоже время она не препятствовала молодому поляку обнять ее и горячий поцелуй его возвратила ему с любовью…
Через несколько времени Абурель начал замечать, что Ципора сделалась очень печальна и с каждым днем становилась бледнее и бледнее.
— Что с тобой, дитя мое? — волновался он.
— Ничего! — было обыкновенно ответом.
— Хоть бы весна скорее настала! — со вздохом сокрушался старик. — Тогда опять всё будет но прежнему.
И весна настала, но девушка не только не сделалась веселее, а напротив того побледнела еще более…
— Вот мне-то вы сказали тогда, что этого не будет, — нашептывал раз Мендельсон Абурелю, сидя в его комнате, — а посмотрите-ка: там внизу, у заднего крыльца, гордая Ципора Рехен стоит с этим пурицем, с проклятым молодым поляком, и проливает горькие слёзы.
И в самом деле, девушка стояла у крыльца с Адрианом и обильные слёзы текли из её глаз на плечо Медриновского, к которому она склонилась головкой. Внезапно почувствовала она любящую руку, опустившуюся на её руки и услы-
