Абурель Рехенъ слылъ просвѣщеннымъ человѣкомъ во всемъ своемъ городѣ и даже окрестностяхъ; таковымъ считали его евреи, а равно и христіане. Замѣчательно при этомъ, что никто не могъ бы сказать, гдѣ же именно и когда Абурель успѣлъ сдѣлаться просвѣщеннымъ. На самомъ дѣлѣ человѣкъ онъ былъ такой: правда въ свое время онъ посѣщалъ школу, гдѣ и выучился читать и писать, но на этомъ повидимому и закончилось его образованіе; онъ не проводилъ дни надъ чтеніемъ Талмуда, не занимался изученіемъ древнихъ, или новѣйшихъ философскихъ теорій; о вселенной зналъ онъ не болѣе того, сколько можно о ней узнать изъ первой книги Моисея; Лессингъ въ такой же степени не для него написалъ своего «Натана» какъ и Мицкевичь — своего «Пана Тадеуша». Въ чемъ-же казалось-бы состояла просвѣщенность Абуреля? И тѣмъ не менѣе всѣ называли его „просвѣщеннымъ“ человѣкомъ.
Дѣло въ томъ, что просвѣщенность Абуреля не была тѣмъ внѣшнимъ лучемъ свѣта, который бываетъ пролитъ въ разумъ человѣка, подобно сол-
Абурель Рехен слыл просвещенным человеком во всём своем городе и даже окрестностях; таковым считали его евреи, а равно и христиане. Замечательно при этом, что никто не мог бы сказать, где же именно и когда Абурель успел сделаться просвещенным. На самом деле человек он был такой: правда в свое время он посещал школу, где и выучился читать и писать, но на этом по-видимому и закончилось его образование; он не проводил дни над чтением Талмуда, не занимался изучением древних, или новейших философских теорий; о вселенной знал он не более того, сколько можно о ней узнать из первой книги Моисея; Лессинг в такой же степени не для него написал своего «Натана» как и Мицкевич — своего «Пана Тадеуша». В чём же казалось бы состояла просвещенность Абуреля? И тем не менее все называли его „просвещенным“ человеком.
Дело в том, что просвещенность Абуреля не была тем внешним лучем света, который бывает пролит в разум человека, подобно сол-
