заговорилъ не притязательно, но и съ видомъ человѣка, знающаго себѣ цѣну: „Что прикажете мнѣ уплатить? Ваша милость знаете мои денежныя обстоятельства“. Комиссаръ пошептался съ канцеляристомъ, протоколъ тотчасъ былъ написанъ и портной ушелъ изъ канцеляріи съ новой фамиліей Гонигъ (медъ).
— Господинъ комиссаръ! Дорогой господинъ комиссаръ! — завопилъ снова Авессаломъ; но его никто не слушалъ.
— Ужели же нѣтъ въ васъ справедливости настолько, чтобъ меня, человѣка почтеннаго, семейнаго, не назвать какимъ то Оренблезеромъ?
— Что же тебѣ эта фамилія не нравится? — закричалъ на него комиссаръ. — Ладно! Такъ ты будешь называться Гансъ (гусь).
— Я надъ собой что нибудь сдѣлаю, если вы дадите мнѣ такую фамилію, — отчаянно затараторилъ Авессаломъ. — Развѣ я могу летать? Я вѣдь не пѣшка же какая нибудь, чтобъ такъ надо мною надругаться, а бѣдный, но честный еврей…
Опять его прервали: вошелъ Шемюель, извощикъ, человѣкъ не богатый, не богаче Авессалома, но умѣвшій такъ подольститься къ комиссару, такихъ наговорить ему комплиментовъ, что ими осталась бы довольна даже женщина. Отъ комиссара Шемюель подошелъ къ канцеляристу и здѣсь тоже подъѣхалъ ловчѣе чего нельзя; затѣмъ онъ положилъ на столъ два гульдена. Комиссаръ смѣялся, глядя на его пролазническія штуки.
заговорил непритязательно, но и с видом человека, знающего себе цену: „Что прикажете мне уплатить? Ваша милость знаете мои денежные обстоятельства“. Комиссар пошептался с канцеляристом, протокол тотчас был написан и портной ушел из канцелярии с новой фамилией Гониг (мед).
— Господин комиссар! Дорогой господин комиссар! — завопил снова Авессалом; но его никто не слушал.
— Ужели же нет в вас справедливости настолько, чтоб меня, человека почтенного, семейного, не назвать каким то Оренблезером?
— Что же тебе эта фамилия не нравится? — закричал на него комиссар. — Ладно! Так ты будешь называться Ганс (гусь).
— Я над собой что-нибудь сделаю, если вы дадите мне такую фамилию, — отчаянно затараторил Авессалом. — Разве я могу летать? Я ведь не пешка же какая нибудь, чтоб так надо мною надругаться, а бедный, но честный еврей…
Опять его прервали: вошел Шемюель, извозчик, человек не богатый, не богаче Авессалома, но умевший так подольститься к комиссару, таких наговорить ему комплиментов, что ими осталась бы довольна даже женщина. От комиссара Шемюель подошел к канцеляристу и здесь тоже подъехал ловчее чего нельзя; затем он положил на стол два гульдена. Комиссар смеялся, глядя на его пролазнические штуки.
