Канцеляристъ только покачалъ головой, а комиссаръ закричалъ сердито:
— Ты никакъ торговаться съ нами хочешь? Ты кажется считаешь насъ жидами!
— Если вы не хотите дать мнѣ хорошей фамиліи, — заговорилъ Авессаломъ робкимъ, но укоризненнымъ шепотомъ, нагнувшись къ Крумгольцу, какъ-будто онъ хотѣлъ разбудить спавшаго человѣка, — то и я не желаю заплатить два дуката и два двадцатигрошевика за фамилію, которая и одного крейцера не стоитъ.
Онъ подождалъ одно мгновенье и такъ какъ отвѣта не послѣдовало, то вышелъ изъ канцеляріи; при этомъ онъ довольно сильно хлопнулъ дверью. Не прошло однако пяти минутъ, какъ Авессаломъ опять торчалъ передъ столомъ Крумгольца и плачущимъ голосомъ бормоталъ:
— Такъ какъ у меня нѣтъ денегъ, то я пожалуй прибавлю двухъ цыплятъ и одни чудесные панталоны для господина канцеляриста, — я купилъ ихъ отъ графа Комаровскаго, — но ужъ назовите меня тогда Зонненглянцъ.
Онъ былъ въ эту минуту храбръ какъ левъ и потому смѣло положилъ передъ Крумгольцемъ серебряную монету въ десять крейцеровъ.
— Это ужъ прямо за ваши труды господинъ Крумгольцъ! Пишите же меня ради Бога Зонненглянцемъ.
— Убирайся ты прочь! — Заоралъ тотъ на него. — Что ты насъ за нищихъ, что ли принимаешь? У насъ нѣтъ времени на то, чтобъ толковать, да спорить съ тобой; не хочешь называться Цукергу-
Канцелярист только покачал головой, а комиссар закричал сердито:
— Ты никак торговаться с нами хочешь? Ты кажется считаешь нас жидами!
— Если вы не хотите дать мне хорошей фамилии, — заговорил Авессалом робким, но укоризненным шепотом, нагнувшись к Крумгольцу, как будто он хотел разбудить спавшего человека, — то и я не желаю заплатить два дуката и два двадцатигрошевика за фамилию, которая и одного крейцера не стоит.
Он подождал одно мгновенье и так как ответа не последовало, то вышел из канцелярии; при этом он довольно сильно хлопнул дверью. Не прошло однако пяти минут, как Авессалом опять торчал перед столом Крумгольца и плачущим голосом бормотал:
— Так как у меня нет денег, то я пожалуй прибавлю двух цыплят и одни чудесные панталоны для господина канцеляриста, — я купил их от графа Комаровского, — но уж назовите меня тогда Зонненглянц.
Он был в эту минуту храбр как лев и потому смело положил перед Крумгольцем серебряную монету в десять крейцеров.
— Это уж прямо за ваши труды господин Крумгольц! Пишите же меня ради Бога Зонненглянцем.
— Убирайся ты прочь! — Заорал тот на него. — Что ты нас за нищих, что ли принимаешь? У нас нет времени на то, чтоб толковать, да спорить с тобой; не хочешь называться Цукергу-
