ея точеные пальчики машинально наигрывали, что то на полахъ ея куцавѣйки.
Мудреца талмудиста пригласили въ сосѣдній городъ: требовалось разъяснить какой то сложный, мудреный вопросъ. Благодаря глубокой своей учености талмудистъ нашъ, разсчитовавшій возвратиться лишь только утромъ на слѣдующій день, оказался покончившимъ дѣло въ тотъ же вечеръ, почему вечеромъ же онъ неожиданно для себя возвратился въ Браницы, вмѣстѣ съ своимъ ученымъ другомъ. Доѣхавъ до дома этого друга, талмудистъ отправился къ себѣ домой пѣшкомъ и, придя къ своему порогу, крайне удивился, увидя, сидящаго тамъ у входной двери офицерскаго деньщика, который равнодушно покуривалъ трубочку.
— Что ты тутъ дѣлаешь? — спросилъ талмудистъ, повидимому равнодушно, на самомъ же дѣлѣ полный ревнивыхъ соображеній.
— Караулю, чтобъ какъ нибудь не воротился ненарокомъ мужъ красавицы жидовки! — откровенно отвѣчалъ деньщикъ.
— Такъ? Карауль же братецъ хорошенько! — посовѣтовалъ мудрецъ, а самъ, обойдя садомъ, проникъ черезъ другой ходъ въ комнаты.
Когда онъ вошелъ, первое, что бросилось ему въ глаза, былъ столъ, на которомъ накрыто было на два прибора. Его красавица жена сидѣла, какъ всегда облеченная въ мѣховую куцавѣйку, у окна въ своей спальнѣ, но на сей разъ щечки ея были
её точеные пальчики машинально наигрывали, что то на полах её куцавейки.
Мудреца талмудиста пригласили в соседний город: требовалось разъяснить какой то сложный, мудреный вопрос. Благодаря глубокой своей учености талмудист наш, рассчитовавший возвратиться лишь только утром на следующий день, оказался покончившим дело в тот же вечер, почему вечером же он неожиданно для себя возвратился в Браницы, вместе с своим ученым другом. Доехав до дома этого друга, талмудист отправился к себе домой пешком и, придя к своему порогу, крайне удивился, увидя, сидящего там у входной двери офицерского денщика, который равнодушно покуривал трубочку.
— Что ты тут делаешь? — спросил талмудист, по-видимому равнодушно, на самом же деле полный ревнивых соображений.
— Караулю, чтоб как нибудь не воротился ненароком муж красавицы жидовки! — откровенно отвечал денщик.
— Так? Карауль же братец хорошенько! — посоветовал мудрец, а сам, обойдя садом, проник через другой ход в комнаты.
Когда он вошел, первое, что бросилось ему в глаза, был стол, на котором накрыто было на два прибора. Его красавица жена сидела, как всегда облеченная в меховую куцавейку, у окна в своей спальне, но на сей раз щечки её были
