— Какой странный вопросъ, — отвѣтила я, — развѣ я имѣю право лишать моихъ дѣтей ихъ родины?
— Въ такомъ случаѣ, — возразилъ онъ, — скажите Рюльеру, что не можете его принять и я вамъ объясню, почему.
Я ясно прочла на его лицѣ участіе и дружбу ко мнѣ и я такъ довѣряла правдивости и честности Дидро, что закрыла свою дверь передъ стариннымъ знакомымъ, оставившимъ во мнѣ самыя пріятныя воспоминанія.
— Знаете ли вы, — спросилъ меня Дидро, — что онъ написалъ книгу о восшествіи на престолъ императрицы?
— Нѣтъ, — отвѣтила я, — но въ такомъ случаѣ мнѣ вдвойнѣ хотѣлось бы его видѣть.
— Я вамъ передамъ ея содержаніе. Васъ онъ восхваляетъ и кромѣ талантовъ и добродѣтелей вашего пола видитъ въ васъ и всѣ качества нашего; но онъ отзывается совершенно иначе объ императрицѣ, которая, черезъ посредство Бецкаго и вашего посланника князя Голицына, предложила ему купить это произведеніе. Переговоры велись такъ неумѣло, что Рюльеръ сдѣлалъ предварительно три копіи, изъ которыхъ одну отдалъ на сохраненіе въ министерство иностранныхъ дѣлъ, вторую — госпожѣ де-Граммонъ, а третью — парижскому архіепископу. Послѣ этой неудачи ея величество поручила мнѣ вступать въ переговоры съ Рюльеромъ и мнѣ удалось только взять съ него обѣщаніе не издавать его книги при жизни императрицы. Онъ также дурно отзывается и о королѣ польскомъ и подробно говоритъ о его связи съ императрицей еще въ бытность ея великой княгиней. Вы понимаете, что, принимая Рюльера у себя, вы тѣмъ самымъ санкціонировали бы сочиненіе, внушающее безпокойство императрицѣ и очень извѣстное въ Парижѣ, такъ какъ на вечерахъ у m‑me Жоффренъ, куда собирается лучшее общество и всѣ иностранцы и знатные путешественники, онъ ихъ читалъ, несмотря на дружбу хозяйки съ Понятовскимъ, котораго она
