Затѣмъ прошелъ 1857 годъ, я успѣлъ сдать полкъ, жениться, цѣлые 10 мѣсяцевъ пропутешествовать за границу и, по возвращеніи въ Петербургъ въ августѣ 1858 года, получилъ увѣдомленіе, вполнѣ оправдывавшее предусмотрительность, какъ они утверждали—на опытѣ основанную, гг. Вознесенскаго и О***. Увѣдомленіе это заключалось въ интересномъ извѣщеніи инспекторскаго департамента, что на меня вслѣдствіе сдачи въ бобруйскій арсеналъ совершенно негоднаго оружія сдѣланъ начетъ въ 2,500 руб. Положимъ, что злоупотребленіе въ самомъ гнусномъ смыслѣ дѣлалось бобруйскимъ арсеналомъ, но мнѣ не могло не показаться страннымъ, что артиллерійскій департаментъ, а за нимъ и инспекторскій, читая всю переписку по этому дѣлу, нисколько не усомнились тѣмъ обстоятельствомъ, что при совершенно однородныхъ обстоятельствахъ три полка одной дивизіи сдаютъ въ совершенной исправности огромное количество ружей, на которыя неполучали артиллерійскаго ремонта, не смотря на дозволеніе сдавать безъ браковки самыя негодныя, и только одинъ, во время командованія имъ флигель-адъютантомъ Его Величества, дозволилъ себѣ сдать ружья въ такомъ отвратительномъ видѣ, что на ихъ исправленіе насчитывается 2,500 руб. Я былъ приведенъ въ яростное негодованіе и немедленно поднялъ шумъ, но врядъ-ли бы военное нечальство избавило меня отъ этого нелѣпаго и возмутительнаго начета, если бы мои прежнія отношенія къ генералъ-фельдцейхмейстеру не дали мнѣ возможности изложить все это дѣло ему съ полною откровенностью. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя меня увѣдомили, что такой-то начетъ артиллерійскаго арсенала приказано сложить и меня отъ всякой отвѣтственности освободить. Этотъ примѣръ торжества правды меня чрезвычайно обрадовалъ, не говоря уже о томъ, что пожертвовать почти годовымъ содержаніемъ, при далеко не блестящихъ обстоятельствахъ, было для меня не только непріятно, но положительно тяжко. При первой затѣмъ встрѣчѣ въ Варшавѣ съ г. Вознесенскимъ я ему разсказалъ все это дѣло—и не могъ не сказать: «видите, опытнѣе-то оказался я, не потерявшій вѣру въ справедливость; а за 500 р. можно купить въ Варшавѣ хорошенькую коляску—жаль, что вы ихъ Богъ знаетъ зачѣмъ подарили бобруйскому арсеналу.»
Возвращаясь къ осени 1856 года, я могу сказать, что я съ удовольствіемъ вспоминаю мой строгій и уединенный образъ
