затрудненія. Но тутъ представился вопросъ, не подумаютъ-ли, что я перехожу въ православіе по расчету изъ корыстныхъ видовъ и я рѣшительно объявилъ, что я твердо рѣшился оставаться лютераниномъ. Я въ то время даже не зналъ, въ чемъ заключается разница между вѣроисповѣданіями, представленными моему выбору. Такимъ образомъ я попалъ въ лютеране и принялся за изученіе катехизиса и всего, что требуется для конфирмаціи подъ руководствомъ варшавскаго суперинтендента Лудвига. Онъ не съумѣлъ возбудить во мнѣ не только ни малѣйшаго энтузіазма, но даже простаго религіознаго чувства и самый обрядъ конфирмаціи не произвелъ на меня никакого впечатлѣнія.
Учился я вообще плохо, лѣность была однимъ изъ главныхъ моихъ недостатковъ, къ тому же какая-то врожденная мечтательность дѣлала меня неспособнымъ исключительно съ напряженнымъ вниманіемъ заниматься однимъ предметомъ. Исторія, географія и естественныя науки имѣли для меня особенную прелесть, зато математику я ненавидѣлъ и, конечно, мало успѣвалъ по этой части. Мертвыми языками я почти не занимался, послѣ неудачныхъ попытокъ при Merveilleux, и этого впослѣдствіи никогда не могъ себѣ простить. Зато я любилъ верховую ѣзду и, получивши въ 1836 году въ подарокъ отъ отца ружье, сдѣлался страстнымъ охотникомъ. Этому отчасти способствовалъ другъ моего семейства, о которомъ я не могу здѣсь не упомянуть, — Андрей Потаповичъ Кублицкій-Піотухъ.
Сынъ бѣднаго дворянина Могилевской губерніи, кажется арендатора одного изъ маленькихъ имѣній моего дѣда Лоневскаго, Піотухъ выросъ въ домѣ сего послѣдняго, а по выпускѣ изъ кадетскаго корпуса постоянно состоялъ при батюшкѣ, былъ ему чрезвычайно преданъ и любилъ меня, какъ самаго близкаго роднаго. Андрей Потаповичъ любилъ охоту и въ праздничные дни бралъ меня съ собой. Такимъ образомъ, я познакомился съ другими любителями охоты — съ А. Д. Черевинымъ, Ѳирсомъ Голицынымъ, К. Замойскимъ. Всѣ эти господа меня полюбили и нерѣдко доставляли случай пострѣлять; Замойскій возилъ меня въ свои имѣнія, въ томъ числѣ Подзамче и Моціовице; здѣсь онъ мнѣ показывалъ въ лѣсу красный крестъ, по его словамъ поставленный на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ былъ взятъ въ
